Я подружился с Константином Вагиновым — поэтом породистым, по выражению Кузмина; его стихи напоминали, по своим ассоциациям, что-то полусонное, что-то где-то слышанное, милое, невнятное, — может быть, немного Мандельштама, чуть-чуть Вертинского (те его песенки, которые сочинял он сам, хотя таких и немного) и очень много своего, вагиновского.
<...>
Собирал книги Вагинов по какому-то своему принципу: не те, что были редкими, — на это у него не было средств, и не те, которые ему могли нравиться, — такие он получал в подарок от любящих его; он приобретал, к примеру сказать, разрозненный томик на французском или немецком. Какого автора? Только и именно того, о ком он и сам впервые узнал, взяв в руки книжку.
— Надо же посмотреть, в чем тут дело. Да и год издания, смотри! — тысяча восемьсот тринадцатый...
Он знал латынь, греческий, на его полках стояли редкие издания и на этих языках в переплетах из свиной кожи, с застежками, напечатанные лет двести, двести пятьдесят назад...
Летом двадцать третьего года он пригласил меня на вербный базар на площади у Исаакиевского собора:
— Покажу диковинку, Леня, пойдем!
287Диковинка заключалась в том, что книги на этом базаре продавались на вес. На килограммы. От двугривенного до рубля килограмм.
<...> Здесь мы познакомились с хозяином развала старой книги — <...> Александром Яковлевичем Герцем: много позже он возглавлял торговлю старой книгой на Литейном и Большом.
Вагинов рылся в книжной груде, откладывая в сторону какую-нибудь чепушинку, диковинку. <...> Я <...> обнаружил В. Розанова с дарственной надписью А. С. Суворину. Вагинов <...> нашел Юрия Беляева с дарственным автографом артистке Грановской1.
1 В СС на с. 89 приводится трехстишие, оставленное Вагиновым в альбоме Л. Борисова: