III. TO ДА НЕ ТО. ССЫЛКА НА ТО,
О ЧЕМ Я ПИСАЛ ЕЩЕ ТРИ МЕСЯЦА НАЗАД

Я изложил эту мысль мою довольно подробно в летнем май-июньском «Дневнике» моем, но на главное место этой статьи моей, то есть что весь ключ теперешних и грядущих событий всей Европы лежит в католическом заговоре и в предстоящем, несомненном и огромном движении католичества, совпадающем с чрезвычайно близкою, по всей вероятности, смертью папы и выбором папы нового,— на это главное место статьи моей, кажется, никто не обратил внимания, и статья прошла (в печати) бесследно.

Между тем теперь я еще сильнее и увереннее держусь того же мнения, чем два месяца назад. С тех пор было столько событий, подтвердивших мне мою догадку, что я уже не могу сомневаться теперь в ее справедливости. С тех пор и газеты, наши и иностранные, стали поговаривать как будто на эту же тему, но всё еще как бы не решаясь проговорить окончательный вывод. Вот что говорили недавно «Московские ведомости» в превосходной передовой статье своей («Московские ведомости», № 235), Они цитируют, между прочим, мнение корреспондентов английских газет:

«Корреспонденты английских газет пускаются в весьма откровенные объяснения. Ключ европейской политики, по их толкованию, в руках Германии, и Германия именно расположена еще тверже держаться России, чем прежде, по расчетам весьма понятным. Во-первых, в Берлине увидели, что неудачи русской стратегии оживили и ободрили Австрию, которая, как полагают, все еще питает некоторую досаду против Пруссии. Затем, главные враги Германии — Франция и католицизм, и обе эти силы всё свое сочувствие отдают на сторону Турции. В начале восточных замешательств Франция, правда, несколько кокетничала с Россией, но если тогда и было в стране некоторое сочувствие к нам, то оно теперь не только охладело, но совершенно повернулось на сторону турок. Что касается воинствующего католицизма, то он не только теперь, но и с самого

272

начала решительно и со страстью, как всем известно, взял под свою защиту правоверную Турцию против схизматической России. Неприличие пьяных клерикалов дошло до того, что один из них отзывался с некоторою нежностью о Коране, так что даже ультрамонтанская «Germania» нашла нужным умерить подобные выходки замечанием, что хотя и должно радоваться победам турок над ненавистными русскими, но неловко выражать прямо сочувствие исламу. Так как mot d’ordre1 католицизма замечательно совпадает с переменой общественного мнения Франции в пользу турок и так как Австрия, тоже католическая, имеет интересы, противные России, то в Берлине естественно опасаются возможности такой католической и антипрусской лиги, в которую могли бы потом быть привлечены ультрамонтанские и сепаратистские интересы южной Германии и «даже Англия». Так толкуют английские корреспонденты, но несомненно, что Англии принадлежит главная роль в интригах. Итак, мы по-прежнему остаемся наедине с Турцией».

Всё это превосходно, и, однако, всё еще это не то, не настоящее объясняющее и последнее слово, которое, к удивлению, никто как будто не хочет высказать, даже как будто еще и не предчувствует в надлежащей полноте. В этой статье заговорили, однако, уже и о воинствующем католицизме, и о значении католицизма в глазах Бисмарка, и о теперешнем влиянии его на Францию, и, наконец, даже о лиге, о том, что в Берлине естественно опасаются возможности такой католической и антипрусской лиги, в которую могли бы потом быть привлечены ультрамонтанские и сепаратистские интересы Южной Германии и «даже Англия». Но вот об лиге-то, об заговоре-то католическом я и говорил еще два месяца с лишком перед тем, как теперь заговорили, но я сказал тогда и последнее заключительное слово мое, то есть что в заговоре-то этом всё дело и заключается, что от него теперь всё в Европе и зависит и что даже самая Восточная война может в самом скором времени обратиться в всеевропейскую, единственно вследствие этого огромного заговора умирающего римского католичества. Между тем в этих «мнениях корреспондентов» и во всей превосходной статье «Московских ведомостей» всё еще как будто не хотят допустить эту мысль и даже вместо того утверждают, что «Англии, несомненно, принадлежит главная роль в интригах» и что мы «по-прежнему остаемся наедине с Турцией». Но так ли это. Наедине ли? Не предстоит ли, напротив, в самом ближайшем будущем, что мы вдруг очутимся не наедине с Турцией, а наедине со всей Европой.

В самом деле, что же такое этот «воинствующий католицизм», который начали уже замечать и признавать все


1 руководящая идея (франц.).
273

в настоящих событиях, откуда такая воинственность, и даже «до страсти», с которою католицизм взял под свою «защиту» правоверную Турцию против схизматической России? Неужто всё из-за того только, «что Россия страна схизматическая»? Католичеству в настоящее время столько хлопот и насущных забот, что обо всех этих древних церковных препираниях ему некогда бы и думать. А главное, откуда эта «лига католическая», которой так боятся в Берлине? Вот об этом-то обо всем я и распространился два с лишком месяца назад, желая объяснить это. И вывод мой был тот, что эта лига, которую теперь уже признают и другие, есть твердый и строго организованный католический заговор в видах обновления римского светского владычества, существующий в настоящую минуту во всей Европе, что заговор этот будет иметь громадное влияние на все текущие события Европы и что, стало быть, ключ ко всем современным интригам лежит не там и не здесь, и не в одной только Англии, а именно в этом несомненном всемирном католическом заговоре!

Воинствующий католицизм берет яростно «и со страстью» против нас сторону турок. И даже в Англии, даже в Венгрии нет столь яростных ненавистников России в настоящую минуту, как эти воинствующие клерикалы. Не то что какой-нибудь прелат, а сам папа, громко, в собраниях ватиканских, с радостию говорил «о победах турок» и предрекал России «страшную будущность». Этот умирающий старик, да еще «глава христианства», не постыдился высказать всенародно, что каждый раз с веселием выслушивает о поражении русских. Эта страстная ненависть станет совершенно понятною, если признать, что римское католичество действительно теперь «воинствует» и действительно на деле, то есть мечом, ведет теперь в Европе войну против страшных и роковых врагов своих. Но кто теперь в Европе самый страшный враг римского католичества, то есть светской монархии папы? Бесспорно, князь Бисмарк. Самый Рим был отнят у папы в ту самую минуту величия Германии и Бисмарка, в которую Германия раздавила главного тогдашнего защитника папства, Францию, и тем тотчас же развязала руки королю итальянскому, немедленно и занявшему Рим. С тех пор вся забота католичества состояла в том, чтоб отыскать врага и соперника Германии и князю Бисмарку. Сам же князь Бисмарк, с своей стороны, отлично понимает, во всей широте, и давно уже, что римское папское католичество, кроме того

274

что есть вечный враг протестантской Германии, столько веков протестовавшей против Рима и идеи его во всех ее видах и против всех союзников ее, покровителей и последователей, но и понимает сверх того, что католичество есть именно теперь, то есть в самую важную минуту для объединенной Германии,— самый вреднейший элемент из всех мешающих этому объединению ее, то есть завершению здания, над которым во всю жизнь так много потрудился князь Бисмарк. И кроме того, что в Берлине опасаются «возможности» такой католической и антипрусской лиги, в которую могли бы потом быть привлечены ультра-монтанские и сепаратистские интересы южной Германии, в Берлине, кроме того, опасаются, и давно уже предвидели, что католичество, рано ли, поздно ли, а непременно послужит поводом к будущему подъему Франции на унизившую, победившую и разорившую ее Германию, и что повод этот римское католичество подаст первее и скорее всех других, и что, стало быть, самая важнейшая опасность объединенной Германии кроется именно в римском католичестве, а не в чем другом. И берлинское предвидение это выходило из естественно представлявшегося и естественно необходимого соображения, что, во-первых, во всем мире у папства нет теперь другого защитника кроме всё той же Франции, что на ее лишь меч она единственно может рассчитывать, если только этот меч она успеет опять твердо захватить в свою руку, и, во-вторых, что римское католичество есть еще далеко не раздавленный враг, что враг этот тысячелетний, что жить этому врагу хочется страстно, что живучесть его феноменальна, что сил у него еще множество и что столь огромная историческая идея, как светская папская власть, не может угаснуть в одну минуту. Одним словом, в Берлине не только сознали врага, но и силу его. В Берлине не презирают врагов своих прежде боя.

Но если католичеству так хочется жить, и надобно жить, и если меч, который мог бы его защитить, лишь в руках одной Франции, то выходит ясно, что Рим и не упустит из рук Францию, особенно если дождется удобной минуты. Эта удобная минута наступила весною,— это русская воина с турками, Восточный вопрос. В самом деле: кто главнейший союзник Германии? Разумеется, Россия. Это отлично понимают в Риме. Вот почему так и обрадовался папа русским «неудачам»: значит, главнейший союзник самого страшного врага папской власти отвлечен

275

теперь от своего исконного союзника, Германии, войной, а стало быть, Германия теперь одна,— стало быть, и наступила именно та минута, которую так давно ожидало католичество: когда же, как не теперь, всего удобнее разжечь застарелую ненависть и бросить Францию в войну возмездия на Германию?

К тому же как раз подходят и другие роковые сроки для католичества, так что медлить уже нельзя ему ни минуты. Приближается неизбежно скорая смерть папы и избрание нового, и в Риме слишком хорошо знают, что князь Бисмарк употребит весь свой ум и все свои силы, чтобы нанести последний и самый страшный удар папской власти, повлияв из всех сил на избрание нового папы, но так, чтобы обратить его из светского владыки и государя не более как в простого патриарха, и если можно, то с его же и согласия, и таким образом, разделив католичество на две враждебные части, добиться его падения и разрушения всех замыслов, претензий и надежд его уже навеки. А потому как же ему не спешить против Бисмарка всеми мерами? И вот, опять-таки, как раз тут подвертывается Восточный вопрос! О, теперь уже можно приискать для Франции и союзников, которых она нигде столько лет не могла найти, теперь можно сплотить даже целую коалицию. Пусть вся Европа обольется кровью, но зато восторжествует папа, а для римских исповедников Христа это всё.

Вот они и начали работать. Прежде всего, разумеется, надо было добиться, чтобы Франция стала за них. Как это сделать? Они уже сделали. Теперь уже все политики Европы и вся европейская печать признают, что майский переворот во Франции произведен клерикалами, но, опять-таки, повторю, все как будто еще не признают за этим фактом того основного значения, которое он заключает в себе. Все как будто решили, месяца четыре назад, что клерикалы произвели переворот во Франции для того только, чтобы получить себе в ней более простору, известные выгоды, льготы, расширение прав. Тогда как невозможно и представить себе, чтобы переворот был затеян с самыми радикальными целями, то есть чтобы добиться (в видах близких смут, по смерти папы, в римской церкви); скорейшей и неотложной войны Франции с Германией, именно войны! И увидите, чем бы ни кончилось дело, а они добьются своего, добьются войны, в которой, если восторжествует Франция, то, может быть, и папа добьется вновь светской власти.

276

Они сделали удивительно ловкое дело и, главное, выбрали такую минуту, когда всё как будто сошлось для их успеха. Начать им надо было с того, чтобы прогнать республиканцев, которые ни за что бы не поддержали папу и никогда бы не решились на войну с Германией. Они их прогнали. Надо было, сверх того, заставить маршала Мак-Магона сделать непоправимую ошибку (именно непоправимую), чтобы направить его уже на бесповоротный путь; он и сделал эту ошибку: он прогнал республиканцев и объявил на всю Францию, что они уже не воротятся. Итак, начало уже положено твердое, и клерикалы пока спокойны; они знают, что если Франция пришлет опять в палату республиканское большинство, то маршал отошлет его назад. Гамбетта объявил, что маршалу придется или покориться решению страны, или оставить место. Так решили за ним и все республиканцы, но они забыли, что девиз маршала: J’y suis et j’y reste (сел и не сойду), и он не сойдет с места. Ясно, что вся надежда маршала на преданность легионов. Преданностью же легионов маршалу или кому бы там ни было хотят воспользоваться и клерикалы. Был бы только окончательно завершен для них государственный переворот, а они уже его направят по-своему. Вероятнее всего, что так и сбудется: они будут подле узурпатора, они будут направлять его. А если бы даже и не были, то дело даже и без них пошло бы теперь уж само собою, благо, на настоящую точку ими поставлено, совершился бы только государственный переворот: они знают, какое колоссальное впечатление произведет на князя Бисмарка всякая государственная перемена во Франции. Он еще в 1875 году стремился объявить войну Франции, боясь ее каждогоднего усиления. Республиканцы, которых он протежировал, не посмели бы начать с ним войну сами ни под каким бы даже предлогом, и отчасти он был спокоен доселе, видя их во главе враждебного государства, несмотря даже на каждогоднее усиление его. Но зато всякий новый переворот во Франции естественно заставит его до крайности взволноваться. И в какую минуту: когда Германия оставлена без естественного своего союзника, России, когда Австрия (тоже старый соперник Германии), в которой так много враждебных Германии католических элементов, так вдруг сознала себе всю цену и когда Англия, с самого начала Восточной войны, с таким раздражительным нетерпением ждет и ищет себе в Европе союзника! Ну что если Франция,— должны рассуждать

277

в Берлине,— с своим будущим новым правительством во главе и около которого снуют клерикалы, направляют его и владеют им,— что если Франция вдруг догадается, что если уже быть войне возмездия, то никогда она не найдет более удобной минуты, как теперь, чтобы начать ее, и таких значительных союзников, как теперь, чтобы поддержать ее! А что если как раз к тому случаю умрет папа (что так возможно)? Что если клерикалы заставят новое французское правительство заявить князю Бисмарку, что взгляды его на избрание нового папы с мнением Франции не согласны (а это уж непременно случится, если будут прогнаны республиканцы)? Что если новое французское правительство при том догадается, что если ему удастся (в видах возможности найти в Европе могучих союзников) отвоевать хоть одну из отнятых у Франции в 1871 году провинций, то этим оно упрочит свою власть и влияние в стране, по крайней мере, лет на двадцать? Нет, как тут не волноваться!

А, главное, тут и еще одно миленькое обстоятельство: немец заносчив и горд, немец не потерпит непокорности. До сих пор Франция была в полной и послушной опеке Германии, давала отчет на запросы ее чуть не в каждом движении своем, должна была объясняться и извиняться за каждую прибавленную дивизию в войске, за каждую батарею, и вдруг теперь эта Франция осмелится поднять голову! Так что клерикалы, пожалуй, смело могут рассчитывать, что чуть ли не сам князь Бисмарк первый и начнет войну. Хотел же он ее начать в 1875 году. Не начать войну значит упустить из рук Францию уже навеки. Правда, в 1875 году было не то, что теперь, но если Австрия будет на стороне Германии, то... Одним словом, в недавнем свидании верховных министров Германии и Австрии, вероятно, говорили не об одном лишь Восточном вопросе. И если есть теперь в мире государство в самом выгодном внешнеполитическом положении, то это именно Австрия!


Ф.М. Достоевский. Дневник писателя. 1877. Сентябрь. Глава первая. III. To да не то. ссылка на то, о чем я писал еще три месяца назад // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1995. Т. 14. С. 272—278.
© Электронная публикация — РВБ, 2002—2024. Версия 3.0 от 27 января 2017 г.