Скакали путники без отдыха целый день, и зато вечером, в самое то время, когда стадо гонят, приехали на господский двор, а зубы если когда разболятся, то к вечеру еще хуже болят.
Бибиковская теща ходит по комнатам, и сама преогромная, а плачет как маленькая.
— Мне очень стыдно, — говорит, — этак плакать, но не могу удержаться, потому что очень через силу болит.
Кесарь Степанович сейчас же с ней заговорил по-военному, но ласково.
— Это, — говорит, — даже к лучшему, что вам так больно болит, потому что вы должны скорее на все решиться.
А она отвечает:
— Ах, боже мой, я уже и решилась. Что вы хотите, тои делайте, только бы мне выздороветь и в Париж для развлечения уехать.
— В таком разе, — говорит Берлинский, — мы должны кое-что сделать... По-французски это называется «повертон». После через пять минут можете в Париж ехать.
155Она удивилась и вскричала:
— Неужели через пять минут?!
Берлинский говорит:
— Что мною сказано, то верно.
— В таком разе, хоть не знаю, что такое «повертон», но я на все согласна.
— Хорошо, — говорит Берлинский, — велите же мне поскорее подать два чистые носовые платка и хорошую крепкую пробку из сотерной бутылки.
Та приказала.
— И еще, — говорит Кесарь Степанович, — одно условие: прикажите сейчас, чтобы все, кто тут есть, ваши родные и слуги ваши ни во что не смели вступаться, пока мы свое дело кончим.
— Все, — говорит, — приказываю: мне лучше умереть, чем так мучиться.
Словом, больная безусловно предалась в их энергические руки, а тем временем Кесарю и Николавре подали потребованные платки и пробку из сотерной бутылки.