Оставь и не лишай меня, о муза! лиры, Не принуждай меня писать еще сатиры. Не столько быстр мой дух, не столько остр мой слог, Чтоб я пороки гнать иль им смеяться мог. Привыкнув воспевать хвалы делам преславным, Боюсь сатириком стать низким и несправным. Слог портится стихов от частых перемен; К тому ж я не Депро, не Плавт, не Диоген: Противу первого я слабым признаваюсь, С вторым не сходен дух, быть третьим опасаюсь. И так уж думают, что я, как Тимон, дик, Что для веселостей не покидаю книг. А сверх всего, хотя б за сатиры я взялся, Чему ты хочешь, чтоб в сатире я смеялся? Изображением страстей она жива, Одушевляется чрез острые слова; Взводить мне на людей пороки — их обижу. Я слабости ни в ком ни маленькой не вижу. Здесь защищают все достоинства свои: Что кривды нет в судах, божатся в том судьи. Что будто грабят всех — так, может быть, то ложно. Не лицемерствуют они, живут набожно. Отцы своих детей умеют воспитать, И люди взрослые не знают, что мотать. Законники у нас ни в чем не лицемерны; Как Еве был Адам, женам мужья так верны. Надень ты рубищи, о муза! и суму, Проси ты помощи нищетству своему; Увидишь, что богач дверь к щедрости отворит И наградить тебя полушкой не поспорит.
103
Не щедрый ли то дух — взяв тысячный мешок, Полушкою ссудить? ведь это не песок. Размечешься совсем, когда не жить потуже, А нищий богача, ты знаешь, сколько хуже. Так вздумаешь теперь, что много здесь скупых, — Никак! и с фонарем ты в день не найдешь их; То скупость ли, скажи, чтоб денежки беречь, Не глупость скупо жить, давнишняя то речь. Что кто-нибудь живет воздержно, ест несладко — Так пищу сладкую ему, знать, кушать гадко; Хотя он редьку ест, но ест, как ананас, Ничем он через то не обижает нас; Что видим у него на платье дыр немало — Знать, думает, что так ходить к нему пристало; Ты скажешь, если он так любит быть одет, На что ж он с росту рост бессовестно берет? Изрядный то вопрос! Он должников тем учит; Когда их не сосать, так что ж он с них получит? Не философ ли он, что так умно живет? В заплате нам долгов он исправляет свет. Всё добрым нахожу, о чем ни начинаю, — Чему ж смеяться мне? я истинно не знаю. Ты хочешь, чтоб бранил отважных я людей, Но где ж бы взяли мы без них богатырей? Герой из драчуна быть может и буяна И может превзойти впоследок Тамерлана. На что осмеивать великий столько дух? Когда б не смелым быть, бояться б должно мух. Картежники тебе, как. кажется, не нравны, Не все ли чрез войну мы быть родимся славны? Не надобно ли .нам и для себя пожить? Когда не картами, так чем дух веселить? «Стихами», — скажешь ты, — какое наставленье! «Чтоб, благородное оставя упражненье, Я стал читать стихи!» — картежник говорит. Но что ж ты думаешь, он это худо мнит? Поверь, чтоб, слыша то, я ввек не рассердился. Конем родился конь, осел ослом родился, И тяжко бы ослу богатыря возить, А лошади в ярме пристало ль бы ходить? Всяк в оном и удал, кто дух к чему имеет, И каждый в том хитер, о чем кто разумеет.
104
Не слушает твоей картежник чепухи, Масть к масти прибирать — и это ведь стихи; И игры, как стихи, различного суть роду, И льзя из них сложить элегию иль оду; Сорвавши карта банк прославит игреца, А, тысячный теряв рест, трогает сердца. Итак, мы некое имеем с ними свойство; За что ж нам приходить чрез ссоры в беспокойство? Оставим их в игре, они оставят нас; Не страшен нашему картежничий Парнас; Итак, не нахожу в них, кроме постоянства. Что ж, муза! ты еще терпеть не можешь пьянства. Весьма бы хорошо исправить в этом свет, Чтоб пьянство истребить, да средства в оном нет. Притом подвержены тому вы, музы, сами; Поите вы творцов Кастальскими струями, И что восторгом звал ликующий Парнас, Так то-то самое есть пьянство здесь у нас. Чему же мне велишь, о муза! ты смеяться? Коль пьянству? Так за вас мне прежде всех приняться; Не лучше ли велишь молчанье мне блюсти? У нас пороков нет, ищи в других; прости!
<1760>
М.М. Херасков К сатирической музе // Херасков М.М. Избранные произведения. М.; Л.: Советский писатель, 1961. С. 103—105. (Библиотека поэта; Большая серия).