ГЛАВА ІІ
ПРОДОЛЖЕНІЕ ГОСУДАРСТВОВАНІЯ ІОАННОВА.

Г. 1472—1477.

Бракъ Іоанновъ съ Греческою Царевною. Посольства изъ Рима и въ Римъ. Заключеніе Ивана Фрязина и Тревизана, Посла Венеціянскаго. Прѣніе Легата Папскаго о Вѣрѣ. Слѣдствія Іоаннова брака для Россіи. Выѣзжіе Греки. Братья Софіины. Посольства въ Венецію. Зодчій Аристотель строитъ въ Москвѣ храмъ Успенія. Строеніе другихъ церквей, палатъ и стѣнъ Кремлевскихъ. Льютъ пушки, чеканятъ монету. Дѣла съ Ливоніею, съ Литвою, съ Крымомъ, съ Большою Ордою, съ Персіею. Посолъ Венеціянскій Контарини въ Москвѣ.

Г. 1472. Брак Іоанновъ съ Греческою Царевною. Посольства изъ Рима въ Рязань. Въ сіе время судьба Іоаннова ознаменовалась новымъ величіемъ посредствомъ брака, важнаго и счастливаго для Россіи: ибо слѣдствіемъ онаго было то, что Европа съ любопытствомъ и съ почтеніемъ обратила взоръ на Москву, дотолѣ едва извѣстную; что Государи и народы просвѣщеннѣйшіе захотѣли нашего дружества; что мы, вступивъ въ непосредственныя сношенія съ ними, узнали много новаго, полезнаго какъ для внѣшней силы государственной, такъ и для внутренняго гражданскаго благоденствія.

Послѣдній Императоръ Греческій, Константинъ Палеологъ, имѣлъ двухъ братьевъ, Димитрія и Ѳому, которые, подъ именемъ Деспотовъ господствуя въ Пелопоннесѣ или въ Мореѣ, ненавидѣли другъ друга, воевали между собою и тѣмъ довершили торжество Магомета ІІ: Турки овладѣли Пелопоннесомъ. Димитрій искалъ милости въ Султанѣ, отдалъ ему дочь свою въ Сераль и получилъ отъ него въ удѣлъ городъ Энъ во Ѳракіи; но Ѳома, гнушаясь невѣрными, съ женою, съ дѣтьми, съ знатнѣйшими Греками ушелъ изъ Корфу въ Римъ, гдѣ Папа, Пій ІІ, и Кардиналы, уважая въ немъ остатокъ древнѣйшихъ Государей Христіанскихъ, и въ благодарность за сокровище, имъ привезенное: за главу Апостола Андрея (съ того времени хранимую въ церкви Св. Петра) назначили сему знаменитому изгнаннику 300 золотыхъ ефимковъ ежемѣсячнаго жалованья (^[84]). Ѳома умеръ въ Римѣ. Сыновья его, Андрей и Мануилъ, жили благодѣяніями новаго Папы, Павла ІІ, не заслуживая оныхъ своимъ поведеніемъ, весьма легкомысленнымъ и соблазнительнымъ; но юная сестра ихъ, дѣвица, именемъ Софія, одаренная красотою и

Г. 1472. разумомъ, была предметомъ общаго доброжелательства. Папа искалъ ей достойнаго жениха, и замышляя тогда воздвигнуть всѣхъ Государей Европейскихъ на опаснаго для самой Италіи Магомета ІІ, хотѣлъ симъ бракомъ содѣйствовать видамъ своей Политики. Къ удивленію многихъ, Павелъ обратилъ взоръ на Великаго Князя Іоанна, по совѣту, можетъ быть, славнаго Кардинала Виссаріона: сей ученый Грекъ издавна зналъ единовѣрную Москву и возрастающую силу ея Государей, извѣстныхъ и Риму по дѣламъ ихъ съ Литвою, съ Нѣмецкимъ Орденомъ, и въ особенности по Флорентійскому Собору, гдѣ Митрополитъ нашъ, Исидоръ, представлялъ столь важное лице въ церковныхъ прѣніяхъ. Отдаленность, благопріятствуя баснословію, раждала слухи о несмѣтномъ богатствѣ и многочисленности Россіянъ. Папа надѣялся во-первыхъ чрезъ Царевну Софію, воспитанную въ правилахъ Флорентійскаго Соединенія, убѣдить Іоанна къ принятію оныхъ и тѣмъ подчинить себѣ нашу Церковь; во вторыхъ, лестнымъ для его честолюбія свойствомъ съ Палеологами возбудить въ немъ ревность къ освобожденію Греціи отъ ига Магометова. Въ слѣдствіе сего намѣренія Кардиналъ Виссаріонъ, въ качествѣ нашего единовѣрца, отправилъ Грека, именемъ Юрія, съ письмомъ къ Великому Князю въ 1469 году), предлагая ему руку Софіи, знаменитой дочери Деспота Морейскаго, которая будто бы отказала двумъ женихамъ, Королю Французскому и Герцогу Медіоланскому, не желая быть супругою Государя Латинской Вѣры (^[85]). Вмѣстѣ съ Юріемъ пріѣхали въ Москву два Венеціянина, Карлъ и Антонъ, братъ и племянникъ Ивана Фрязина, денежника

Г. 1472. или монетчика, который уже давно находился въ службѣ Великаго Князя, переселясь къ намъ, какъ вѣроятно, изъ Тавриды, и принявъ Вѣру Греческую.

Сіе важное Посольство весьма обрадовало Іоанна; но, слѣдуя правиламъ своего обыкновеннаго, хладнокровнаго благоразумія, онъ требовалъ совѣта отъ матери, Митрополита Филиппа, знатнѣйшихъ Бояръ: всѣ думали согласно съ нимъ, что самъ Богъ посылаетъ ему столь знаменитую невѣсту, отрасль царственнаго древа, коего сѣнь покоила нѣкогда все Христіанство православное, нераздѣленное; что сей благословенный союзъ, напоминая Владиміровъ, сдѣлаетъ Москву какъ бы новою Византіею, и дастъ Монархамъ нашимъ права Императоровъ Греческихъ. — Великій Князь желалъ чрезъ собственнаго Посла удостовѣриться въ личныхъ достоинствахъ Софіи, и велѣлъ для того Ивану Фрязину ѣхать въ Римъ, имѣя довѣренность къ сему Венеціянскому уроженцу, знакомому съ обычаями Италіи. Посолъ возвратился благополучно, осыпанный ласками Павла ІІ и Виссаріона; увѣрилъ Іоанна въ красотѣ Софіи, и вручилъ ему живописный образъ ея (^[86]), вмѣстѣ съ листами отъ Папы для свободнаго проѣзда нашихъ Пословъ въ Италію за невѣстою: о чемъ Павелъ особенно писалъ къ Королю Польскому, именуя Іоанна любезнѣйшимъ сыномъ, Государемъ Московіи, Новагорода, Пскова и другихъ земель (^[87]). — Между тѣмъ сей Папа умеръ, и слухъ пришелъ въ Москву, что мѣсто его заступилъ Калистъ: Великій Князь въ 1472 году, Генваря 17, отправилъ того же Ивана Фрязина со многими людьми въ Римъ, чтобы привезти оттуда Царевну Софію, и далъ ему письмо къ новому Папѣ. Но дорогою узнали Послы, что преемникъ Павловъ называется Сикстомъ: они не хотѣли возвратиться для переписанія грамоты; вычистивъ въ ней имя Калиста, написали Сикстово, и въ Маѣ прибыли въ Римъ.

Папа, Виссаріонъ и братья Софіины приняли ихъ съ отмѣнными почестями. 22 Мая, въ торжественномъ собраніи Кардиналовъ, Сикстъ IV объявилъ имъ о Посольствѣ и сватовствѣ Іоанна, Великаго Князя Бѣлой Россіи (^[88]). Нѣкоторые изъ нихъ сомнѣвались въ православіи сего Монарха и народа его; но

Г. 1472. Папа отвѣтствовалъ, что Россіяне участвовали въ Флорентійскомъ Соборѣ и приняли Архіепископа или Митрополита отъ Латинской Церкви; что они желаютъ нынѣ имѣть у себя Легата Римскаго, который могъ бы изслѣдовать на мѣстѣ обряды Вѣры ихъ и заблуждающимся указать путь истинный; что ласкою, кротостію, снисхожденіемъ надобно обращать сыновъ ослѣпленныхъ къ нѣжной матери, т. е. къ Церкви; что Законъ не противится бракосочетанію Царевны Софіи съ Іоанномъ.

25 Мая Послы Іоанновы были введены въ Тайный Совѣтъ Папскій, вручили Сиксту Великокняжескую, писанную на Русскомъ языкѣ грамоту съ золотою печатію и поднесли въ даръ шестдесятъ соболей. Въ грамотѣ сказано было единственно такъ: «Сиксту, Первосвятителю Римскому, Іоаннъ, Великій Князь Бѣлой Руси, кланяется и проситъ вѣрить его Посламъ.» Именемъ Государя они привѣтствовали Папу, который въ отвѣтѣ своемъ хвалилъ Іоанна за то, что онъ, какъ добрый Христіанинъ, не отвергаетъ Собора Флорентійскаго, и не принимаетъ Митрополитовъ отъ Патріарховъ Константинопольскихъ, избираемыхъ Турками; что хочетъ совокупиться бракомъ съ Христіанкою, воспитанною въ столицѣ Апостольской, и что изъявляетъ приверженность къ Главѣ Церкви. Въ заключеніе Святый Отецъ благодарилъ Великаго Князя за дары. — Тутъ находились Послы Неаполитанскіе, Венеціянскіе, Медіоланскіе, Флорентійскіе и Феррарскіе. Іюня 1 Софія въ церкви Св. Петра была обручена Государю Московскому, коего лице представлялъ главный изъ его повѣренныхъ, Иванъ Фрязинъ.

Іюня 12 собралися Кардиналы для дальнѣйшихъ переговоровъ съ Россійскими Послами, которые увѣряли Папу о ревности ихъ Монарха къ благословенному соединенію Церквей. Сикстъ IV, такъ же какъ и Павелъ ІІ, имѣя надежду изгнать Магомета изъ Царяграда, хотѣлъ, чтобы Государь Московскій склонилъ Хана Золотой Орды воевать Турцію. Послы Іоанновы отвѣтствовали, что Россіи легко воздвигнуть Татаръ на Султана; что они своимъ несмѣтнымъ числомъ могутъ еще подавить Европу и Азію; что для сего нужно только послать въ Орду тысячь десять золотыхъ ефимковъ и богатые, особенные дары Хану, коему удобно сдѣлать впаденіе въ Султанскія

Г. 1472. области чрезъ Паннонію; но что Король Венгерскій едва ли согласится пропустить столь многочисленное войско чрезъ свою Державу; что сіи вѣроломные наемники, въ случаѣ неисправнаго платежа, бываютъ злѣйшими врагами того, кто ихъ нанялъ; что побѣда Татаръ оказалась бы равно бѣдственною и для Турковъ и для Христіанъ. Однимъ словомъ, Послы Московскіе старались доказать, что неблагоразумно искать помощи въ Ордѣ, и Папа удовольствовался надеждою на собственныя силы Іоанна, единовѣрца Грековъ и естественнаго непріятеля ихъ утѣснителей (^[89]).

Такъ говорятъ церковныя лѣтописи Римскія о Посольствѣ Московскомъ. Дѣйствительно ли Великій Князь манилъ Папу обѣщаніями принять уставъ Флорентійскаго Собора, или Иванъ Фрязинъ клеветалъ на Государя, употребляя во зло его довѣренность? или Католики, обманывая самихъ себя, не то слышали и писали, что говорилъ Посолъ нашъ? сіе остается неяснымъ. — Папа далъ Софіи богатое вѣно и послалъ съ нею въ Россію Легата, именемъ Антонія, провождаемаго многими Римлянами; а Царевичи Андрей и Мануилъ отправили Посломъ къ Іоанну Грека Димитрія. Невѣста имѣла свой особенный Дворъ, чиновниковъ и служителей: къ нимъ присоединились и другіе Греки, которые надѣялись обрѣсти въ единовѣрной Москвѣ второе для себя отечество. Папа взялъ нужныя мѣры для безопасности Софіи на пути, и велѣлъ, чтобы во всѣхъ городахъ встрѣчали Царевну съ надлежащею честію, давали ей съѣстные припасы, лошадей, проводниковъ, въ Италіи и въ Германіи, до самыхъ областей Московскихъ. 24 Іюня она выѣхала изъ Рима, Сентября 1 прибыла въ Любекъ, откуда 10 числа отправилась на лучшемъ кораблѣ въ Ревель; 21 Сентября вышла тамъ на берегъ и жила десять дней, пышно угощаемая на иждивеніе Ордена. Гонецъ Ивана Фрязина спѣшилъ изъ Ревеля черезъ Псковъ и Новгородъ въ Москву съ извѣстіемъ, что Софія благополучно переѣхала море. Посолъ Московскій встрѣтилъ ее въ Дерптѣ, привѣтствуя именемъ Государя и Россіи (^[90]).

Между тѣмъ вся область Псковская была въ движеніи: Правители готовили дары, запасъ, медъ и вина для Царевны; разсылали всюду гонцевъ; украшали

Г. 1472. суда, лодки, и 11 Октября выѣхали на Чудское озеро, къ устью Эмбаха, встрѣтить Софію, которая со всѣми ея многочисленными спутниками тихо подъѣзжала къ берегу. Посадники, Бояре, вышедши изъ судовъ и наливъ виномъ кубки, ударили челомъ своей будущей Великой Княгинѣ. Достигнувъ наконецъ земли Русской, гдѣ Провидѣніе судило ей жить и царствовать; видя знаки любви, слыша усердныя привѣтствія Россіянъ, она не хотѣла медлить ни часу на берегу Ливонскомъ: Степенный Посадникъ принялъ ее и всѣхъ бывшихъ съ нею на суда. Два дни плыли озеромъ; ночевали у Св. Николая въ Устьяхъ, и 13 Октября остановились въ монастырѣ Богоматери: тамъ Игуменъ съ братіею отпѣлъ за Софію молебенъ; она одѣлась въ Царскія ризы, и встрѣченная Псковскимъ Духовенствомъ у городскихъ воротъ, пошла въ Соборную церковь, гдѣ народъ съ любопытствомъ смотрѣлъ на Папскаго Легата, Антонія, на его червленную одежду, высокую Епископскую шапку, перчатки, и на серебряное, литое распятіе, которое несли передъ нимъ. Къ соблазну нашихъ Христіанъ правовѣрныхъ, сей Легатъ, вступивъ въ церковь, не поклонился святымъ иконамъ; но Софія велѣла ему приложиться къ образу Богоматери, замѣтивъ общее негодованіе. Тѣмъ болѣе народъ плѣнился Царевною, которая съ живѣйшимъ усердіемъ молилась Богу, наблюдая всѣ обряды Греческаго Закона. Изъ церкви повели ее въ Великокняжескій дворецъ. По тогдашнему обыкновенію гостепріимство изъявлялось дарами: Бояре и купцы поднесли Софіи пятдесятъ рублей деньгами, а Ивану Фрязину десять рублей. Признательная къ усердію Псковитянъ, она чрезъ пять дней выѣзжая оттуда, сказала имъ съ ласкою: «Спѣшу къ моему и вашему Государю; благодарю чиновниковъ, Бояръ и весь Великій Псковъ за угощеніе, и рада при всякомъ случаѣ ходатайствовать въ Москвѣ по дѣламъ вашимъ.» — Въ Новѣгородѣ была ей такая же встрѣча отъ Архіепископа, Посадниковъ, Тысячскихъ, Бояръ и Купцевъ; но Царевна спѣшила въ Москву, гдѣ Іоаннъ ожидалъ ее съ нетерпѣніемъ (^[91]).

Уже Софія находилась въ пятнадцати верстахъ отъ столицы, когда Великій Князь призвалъ Бояръ на совѣтъ, чтобы рѣшить свое недоумѣніе. Легатъ Папскій, желая имѣть болѣе важности

Г. 1472. въ глазахъ Россіянъ, во всю дорогу ѣхалъ съ Латинскимъ крыжемъ: то есть, предъ нимъ въ особенныхъ саняхъ везли серебряное распятіе, о коемъ мы выше упоминали. Великій Князь не хотѣлъ оскорбить Легата, но опасался, чтобы Москвитяне, увидѣвъ сей торжественный обрядъ иновѣрія, не соблазнились, и желалъ знать мнѣніе Бояръ. Нѣкоторые думали, согласно съ нашимъ Посломъ, Иваномъ Фрязиномъ, что не должно запрещать того изъ уваженія къ Папѣ; другіе, что доселѣ въ землѣ Русской не оказывалось почестей Латинской Вѣрѣ; что примѣръ и гибель Исидора еще въ свѣжей памяти. Іоаннъ отнесся къ Митрополиту Филиппу, и сей старецъ съ жаромъ отвѣтствовалъ: «Буде ты позволишь въ благовѣрной Москвѣ нести крестъ передъ Латинскимъ Епископомъ, то онъ внидетъ въ единыя врата, а я, отецъ твой, изъиду другими вонъ изъ града. Чтить Вѣру чуждую есть унижать собственную.» Великій Князь немедленно послалъ Боярина, Ѳеодора Давидовича, взять крестъ у Легата и спрятать въ сани. Легатъ повиновался, хотя и съ неудовольствіемъ: тѣмъ болѣе спорилъ Иванъ Фрязинъ, осуждая Митрополита. «Въ Италіи (говорилъ онъ) честили Пословъ Великокняжескихъ: слѣдственно въ Москвѣ надобно честить Папскаго.» Сей Фрязинъ, будучи въ Римѣ, таилъ перемѣну Вѣры своей, сказывался Католикомъ, и въ самомъ дѣлѣ, принявъ Греческій Законъ въ Россіи только для мірскихъ выгодъ, внутренно исповѣдывалъ Латинскій, считая насъ суевѣрами. Но Бояринъ Ѳеодоръ Давидовичь исполнилъ повелѣніе Государя.

Царевна въѣхала въ Москву 12 Ноября, рано по утру, при стеченіи любопытнаго народа. Митрополитъ встрѣтилъ ее въ церкви: принявъ его благословеніе, она пошла къ матери Іоанновой, гдѣ увидѣлась съ женихомъ. Тутъ совершилось обрученіе: послѣ чего слушали обѣдню въ деревянной Соборной церкви Успенія (ибо старая каменная была разрушена, а новая недостроена). Митрополитъ служилъ со всѣмъ знатнѣйшимъ Духовенствомъ и великолѣпіемъ Греческихъ обрядовъ; наконецъ обвѣнчалъ Іоанна съ Софіею, въ присутствіи его матери, сына, братьевъ, множества Князей и Бояръ, Легата Антонія, Грековъ и Римлянъ (^[92]). На другой день Легатъ и Посолъ Софіиныхъ

Г. 1472. братьевъ, торжественно представленные Великому Князю, вручили ему письма и дары.

Заключеніе Ивана Фрязина и Тревизана, Посла Венеціанскаго. Въ то время, когда Дворъ и народъ въ Москвѣ праздновали свадьбу Государя, главный пособникъ сего счастливаго брака, Иванъ Фрязинъ, вмѣсто чаемой награды заслужилъ оковы. Возвращаясь въ первый разъ изъ Рима чрезъ Венецію и называясь Великимъ Бояриномъ Московскимъ, онъ былъ обласканъ Дожемъ, Николаемъ Троно, который, узнавъ отъ него о тѣсныхъ связяхъ Россіянъ съ Моголами Золотой Орды, вздумалъ отправить туда Посла чрезъ Москву, чтобы склонить Хана къ нападенію на Турцію. Сей Посолъ, именемъ Иванъ Батистъ Тревизанъ, дѣйствительно пріѣхалъ въ нашу столицу съ грамотою отъ Дожа къ Великому Князю и съ прозьбою, чтобы онъ велѣлъ проводить его къ Хану Ахмату; но Иванъ Фрязинъ уговорилъ Тревизана не отдавать Государю ни письма, ни обыкновенныхъ даровъ; обѣщалъ и безъ того доставить ему все нужное для путешествія въ Орду, и пришедши съ нимъ къ Великому Князю, назвалъ сего Посла купцемъ Венеціанскимъ, своимъ племянникомъ. Ложь ихъ открылась прибытіемъ Софіи: Легатъ Папскій и другіе изъ ея спутниковъ, зная лично Тревизана — зная также, съ чѣмъ онъ посланъ въ Москву — сказали о томъ Государю. Іоаннъ, взыскательный, строгій до суровости, въ гнѣвѣ своемъ за дерзкій обманъ велѣлъ Фрязина оковать цѣпями, сослать въ Коломну, домъ разорить, жену и дѣтей взятъ подъ стражу, а Тревизана казнить смертію. Едва Легатъ Папскій и Греки могли спасти жизнь сего послѣдняго усерднымъ за него ходатайствомъ, умоливъ Государя, чтобы онъ прежде обослался съ Сенатомъ и Дожемъ Венеціянскимъ (^[93]).

Ласкаемый въ Москвѣ, Посолъ Римскій, согласно съ даннымъ ему отъ Папы наставленіемъ, домогался, чтобы Россія приняла уставъ Флорентійскаго Собора. Можетъ быть, Іоаннъ, во время сватовства искавъ благосклонности Папы, давалъ сію надежду словами двусмысленными, но будучи уже супругомъ Софіи, не хотѣлъ о томъ слышать. Прѣніи Легата Папскаго о Вѣре. Лѣтописецъ говоритъ, что Легатъ Антоній имѣлъ прѣнія съ нашимъ Митрополитомъ Филиппомъ, но безъ малѣйшаго успѣха; что Митрополитъ, опираясь на особенную мудрость какого-то Никиты,

Г. 1473, Генв. 26. Московскаго книжника (^[94]), ясно доказалъ истину Греческаго Исповѣданія, и что Антоній, не находя сильныхъ возраженій, самъ прекратилъ споръ, сказавъ: «нѣтъ книгъ со мною.» — Пробывъ одиннадцать недѣль въ Москвѣ, Легатъ и Посолъ Софіиныхъ братьевъ отправились назадъ въ Италію съ богатыми дарами для Папы и Царевичей отъ Великаго Князя, сына его и Софіи, которая, по извѣстію Нѣмецкихъ Историковъ, обѣщавъ Сиксту IV наблюдать внушенныя ей правила Западной Церкви, обманула его и сдѣлалась въ Москвѣ ревностною Христіанкою Вѣры Греческой (^[95]).

Слѣдствія Іоаннова брака для Россіи. Главнымъ дѣйствіемъ сего брака (какъ мы уже замѣтили) было то, что Россія стала извѣстнѣе въ Европѣ, которая чтила въ Софіи племя древнихъ Императоровъ Византійскихъ, и, такъ сказать, провождала ее глазами до предѣловъ нашего отечества; начались государственныя сношенія, пересылки, увидѣли Москвитянъ дома и въ чужихъ земляхъ; говорили объ ихъ странныхъ обычаяхъ, но угадывали и могущество. Сверхъ того многіе Греки, пріѣхавшіе къ намъ съ Царевною, сдѣлались полезны въ Россіи своими знаніями въ художествахъ и въ языкахъ, особенно въ Латинскомъ, необходимомъ тогда для внѣшнихъ дѣлъ государственныхъ; обогатили спасенными отъ Турецкаго варварства книгами Московскія церковныя библіотеки и способствовали велелѣпію нашего Двора сообщеніемъ ему пышныхъ обрядовъ Византійскаго, такъ, что съ сего времени столица Іоаннова могла дѣйствительно именоваться новымъ Царемградомъ, подобно древнему Кіеву. Слѣдственно паденіе Греціи, содѣйствовавъ возрожденію Наукъ въ Италіи, имѣло счастливое вліяніе и на Россію. — Выѣзжіе Греки. Нѣкоторые знатные Греки выѣхали къ намъ послѣ изъ самаго Константинополя: на примѣръ, въ 1485 году, Іоаннъ Палеологъ Рало (^[96]), съ женою и съ дѣтьми, а въ 1495 Бояринъ Ѳеодоръ Ласкиръ съ сыномъ Димитріемъ. Братья Софіины. Софія звала къ себѣ и братьевъ; но Мануилъ предпочелъ Дворъ Магомета ІІ, уѣхалъ въ Царьградъ, и тамъ, осыпанный благодѣяніями Султана, провелъ остатокъ жизни въ изобиліи: Андрей же, совокупившись бракомъ съ одною распутною Гречанкою, два раза (въ 1480 и 1490 году) пріѣзжалъ въ Москву и выдалъ дочь свою, Марію, за

Г. 1473. Князя Василія Михайловича Верейскаго; однакожь возвратился въ Римъ (гдѣ лежатъ кости его подлѣ отцевскихъ въ храмѣ Св. Петра). Новый гербъ Россіи. Кажется что онъ былъ не доволенъ Великимъ Княземъ: ибо въ духовномъ завѣщаніи отказалъ свои права на Восточную Имперію не ему, а иновѣрнымъ Государямъ Кастилліи Фердинанду и Елисаветѣ (^[97]), хотя Іоаннъ, по свойству съ Царями Греческими, принялъ и гербъ ихъ, орла двуглаваго, соединивъ его на своей печати съ Московскимъ: то есть, на одной сторонѣ изображался орелъ, а на другой всадникъ попирающій дракона, съ надписью: «Великій Князь, Божіею милостію Господарь всея Руси (^[98]).»

Посольства въ Венецію. Въ слѣдъ за Легатомъ Римскимъ Великій Князь послалъ въ Венецію Антона Фрязина съ жалобою на Тревизана (^[99]), велѣвъ сказать Дожу: «кто шлетъ Посла чрезъ мою землю тайно, обманомъ, не испросивъ дозволенія, тотъ нарушаетъ уставы чести.» Дожъ и Сенатъ, услышавъ, что бѣдный Тревизанъ сидитъ въ Москвѣ подъ стражею окованный цѣпями, прибѣгнули къ ласковымъ убѣжденіямъ, прося, чтобы Великій Князь освободилъ его для общаго блага Христіанъ и отправилъ къ Хану, снабдивъ всѣмъ нужнымъ для сего путешествія, изъ дружбы къ Республикѣ, которая съ благодарностію заплатитъ сей долгъ. Іоаннъ умилостивился (^[100]), освободилъ Тревизана, далъ ему семдесятъ рублей, и вмѣстѣ съ нимъ пославъ въ Орду Дьяка своего возбуждать Хана противъ Магомета ІІ, увѣдомилъ о томъ Венеціянскаго Дожа. Сіе новое Посольство въ Италію особенно любопытно тѣмъ, что главою онаго былъ уже не иноземецъ, но Россіянинъ, именемъ Семенъ Толбузинъ, который взялъ съ собою Антона Фрязина въ качествѣ переводчика, и сверхъ государственнаго дѣла имѣлъ порученіе вывезти оттуда искуснаго зодчаго.

Здѣсь въ первый разъ видимъ Іоанна пекущагося о введеніи художествъ въ Россію: ознаменованный величіемъ духа, истинно Царскимъ, онъ хотѣлъ не только ея свободы, могущества, внутренняго благоустройства, но и внѣшняго велелѣпія, которое сильно дѣйствуетъ на воображеніе людей, и принадлежитъ къ успѣхамъ ихъ гражданскаго состоянія. Владиміръ Святый и Ярославъ Великій украсили древній Кіевъ памятниками Византійскихъ Искусствъ:

Г. 1473. Андрей Боголюбскій призывалъ оныя и на берега Клязьмы, гдѣ Владимірская церковь Богоматери еще служила предметомъ удивленія для сѣверныхъ Россіянъ; но Москва, возникшая въ вѣки слезъ и бѣдствій, не могла еще похвалиться ни однимъ, истинно величественнымъ зданіемъ. Соборный храмъ Успенія, основанный Св. Митрополитомъ Петромъ, уже нѣсколько лѣтъ грозилъ паденіемъ, и Митрополитъ Филиппъ желалъ воздвигнуть новый по образцу Владимірскаго. Долго готовились; вызывали отовсюду строителей; заложили церковь съ торжественными обрядамъ съ колокольнымъ звономъ, въ присутствіи всего Двора; перенесли въ оную изъ старой гробы Князя Георгія Даніиловича и всѣхъ Митрополитовъ (самъ Государь, сынъ его, братья, знатнѣйшіе люди несли мощи Св. Чудотворца Петра, особеннаго покровителя Москвы). Сей храмъ еще не былъ достроенъ, когда Филиппъ Митрополитъ, скоро послѣ Іоаннова бракосочетанія, преставился, испуганный пожаромъ, который обратилъ въ пепелъ его Кремлевскій домъ: обливаясь слезами надъ гробомъ Св. Петра, и съ любовію утѣшаемый Великимъ Княземъ, Филиппъ почувствовалъ слабость въ рукѣ отъ паралича; велѣлъ озвезти себя въ монастырь Богоявленскій, и жилъ только одинъ день, до послѣдней минуты говоривъ Іоанну о совершеніи новой церкви (^[101]). Преемникъ его Геронтій (бывшій Коломенскій Епископъ, избранный въ Митрополиты Соборомъ нашихъ Святителей) также ревностно пекся объ ея строеніи; но едва складенная до сводовъ, она съ ужаснымъ трескомъ упала, къ великому огорченію Государя и народа (^[102]). Видя необходимость имѣть лучшихъ художниковъ, чтобы воздвигнуть храмъ достойный быть первымъ въ Россійской Державѣ, Іоаннъ послалъ во Псковъ за тамошними каменщиками, учениками Нѣмцевъ, и велѣлъ Толбузину, чего бы то ни стоило, сыскать въ Италіи Архитектора опытнаго для сооруженія Успенской Каѳедральной церкви. Вѣроятно даже, что сіе дѣло было главною виною его Посольства. Уже Италія, пробужденная зарею Наукъ, умѣла цѣнить памятники древней Римской, изящной Архитектуры, презирая Готическую, столь несоразмѣрную, неправильную, тяжелую, и Арабскую, расточительную въ мелочныхъ украшеніяхъ.

Г. 1473. Образовался новый, лучшій вкусъ въ зданіяхъ, хотя еще и несовершенный, но Италіянскіе Архитекторы уже могли назваться превосходнѣйшими въ Европѣ.

Зодчій Аристотель строитъ въ Москвѣ храмъ Успенія. Принятый въ Венеціи благосклонно отъ новаго Дожа, Марчелла, и взявъ съ Республики семь сотъ рублей за все, чѣмъ снабдили Тревизана въ Москвѣ изъ казны Великокняжеской, Толбузинъ нашелъ тамъ зодчаго, Болонскаго уроженца, именемъ Фіоравенти-Аристотеля, котораго Магометъ ІІ звалъ тогда въ Царьградъ для строенія Султанскихъ палатъ, но который захотѣлъ лучше ѣхать въ Россію, съ условіемъ, чтобы ему давали ежемѣсячно по десяти рублей жалованья, или около двухъ фунтовъ серебра. Онъ уже славился своимъ искусствомъ (^*), такъ, что Правительство съ трудомъ отпустило его, въ угожденіе Государю Московскому. Прибывъ въ столицу нашу, сей художникъ осмотрѣлъ развалины новой Кремлевской церкви: хвалилъ гладкость работы, но сказалъ, что известь наша не имѣетъ достаточной вязкости, а камень не твердъ, и что лучше дѣлать своды изъ плиты. Онъ ѣздилъ въ Владиміръ, видѣлъ тамъ древнюю Соборную церковь, и дивился въ ней произведенію великаго искусства; далъ мѣру кирпича; указалъ, какъ надобно обжигать его, какъ растворять известь; нашелъ лучшую глину за Андроньевымъ монастыремъ: махиною, неизвѣстною тогдашнимъ Москвитянамъ и называемою бараномъ, разрушилъ до основанія стѣны Кремлевской церкви, которыя уцѣлѣли въ ея паденіи; выкопалъ новые рвы, и наконецъ заложилъ великолѣпный храмъ Успенія, донынѣ стоящій предъ нами, какъ знаменитый памятникъ Греко-Италіянской Архитектуры XV вѣка, чудесный для современниковъ, достойный хвалы и самыхъ новѣйшихъ знатоковъ Искусства, своимъ  твердымъ основаніемъ, расположеніемъ, соразмѣрностію, величіемъ (^[103]). Построенная въ четыре года, сія церковь была освящена въ 1479 году, Августа 12, Митрополитомъ Геронтіемъ съ Епископами.

Чтобы представить Читателямъ въ

(^*) Здѣсь въ прежнихъ изданіяхъ было сказано: построивъ въ Венеціи большую церковь и ворота, отмѣнно красивыя. Сіи слова: рукою Исторіографа исключены изъ собственнаго его экземпляра.

Г. 1473. Строеніе другихъ церквей, палатъ и стѣнъ Кремлевскихъ. одномъ мѣстѣ все сдѣланное Іоанномъ для украшенія столицы, опишемъ здѣсь и другія зданія его времени. Довольный столь счастливымъ опытомъ Аристотелева искусства, онъ разными Посольствами старался призывать къ себѣ художниковъ изъ Италіи (^[104]): создалъ новую церковь Благовѣщенія на своемъ дворѣ, а за нею — на площади, гдѣ стоялъ теремъ — огромную палату, основанную Маркомъ Фрязиномъ въ 1487 году и совершенную имъ въ 1491 съ помощію другаго Италіянскаго Архитектора, Петра Антонія (^[105]). Она долженствовала быть мѣстомъ торжественныхъ собраній Двора, особенно въ случаѣ Посольствъ иноземныхъ, когда Государь хотѣлъ являться въ величіи и блескѣ, слѣдуя обычаю Монарховъ Византійскихъ. Сія палата есть такъ называемая Грановитая, которая въ теченіе трехъсотъ двадцати лѣтъ сохранила всю цѣлость и красоту свою: тамъ видимъ и нынѣ тронъ Вѣнценосцевъ Россійскихъ, съ коего они въ первые дни ихъ царствованія изливаютъ милости на Вельможъ и народъ. — Дотолѣ Великіе Князья обитали въ деревянныхъ зданіяхъ: Іоаннъ (въ 1492 году) велѣлъ разобрать ветхій дворецъ и поставить новый на Ярославскомъ мѣстѣ, за церковію Архангела Михаила; но не долго жилъ въ ономъ: сильный пожаръ (въ 1493 году) обратилъ весь городъ въ пепелъ, отъ Св. Николая на Пескахъ до поля за Москвою рѣкою и за Срѣтинскою улицею: Арбатъ, Неглинную, Кремль, гдѣ сгорѣли дворы Великаго Князя и Митрополитовъ со всѣми житницами на Подолѣ, обрушилась церковь Іоанна Предтечи у Боровицкихъ воротъ (подъ коею хранилась казна Великой Княгини Софіи), и вообще не осталось ни одного цѣлаго зданія, кромѣ новой палаты и Соборовъ (въ Успенскомъ обгорѣлъ олтарь, крытый Нѣмецкимъ желѣзомъ). Государь переѣхалъ въ какой-то большой домъ на Яузу, къ церкви Св. Николая Подкопаева, и рѣшился соорудить дворецъ каменный, заложенный въ Маѣ 1499 года Медіоланскимъ Архитекторомъ, Алевизомъ, на старомъ мѣстѣ, у Благовѣщенія; глубокіе погребы и ледники служили основаніемъ сего великолѣпнаго зданія, совершеннаго черезъ девять лѣтъ и нынѣ именуемаго дворцемъ теремнымъ. Между тѣмъ Іоаннъ жилъ на своемъ Кремлевскомъ дворѣ въ деревянныхъ хоромахъ, а иногда

Г. 1473. на Воронцовѣ полѣ. Угождая Государю, знатные люди также начали строить себѣ каменные домы: въ лѣтописяхъ упоминается о палатахъ Митрополита, Василія Ѳедоровича Образца и Головы Московскаго, Дмитрія Владиміровича Ховрина (^[106]).

Величественныя Кремлевскія стѣны и башни равномѣрно воздвигнуты Іоанномъ: ибо древнѣйшія, сдѣланныя въ княженіе Димитрія Донскаго, разрушились, и столица наша уже не имѣла каменной ограды. Антонъ Фрязинъ въ 1385 году, Іюля 19, заложилъ на Москвѣ рѣкѣ стрѣльницу, а въ 1488 другую, Свибловскую, съ тайниками или подземельнымъ ходомъ; Италіанецъ Марко построилъ Беклемишевскую; Петръ Антоній Фрязинъ двѣ надъ Боровицкими и Константино-Еленскими воротами, и третію Фроловскую; башня надъ рѣчкою Неглинною совершена въ 1492 году неизвѣстнымъ Архитекторомъ. Окружили всю крѣпость высокою, твердою, широкою стѣною, и Великій Князь приказалъ сломать вокругъ не только всѣ дворы, но и церкви, уставивъ, чтобы между ею и городскимъ строеніемъ было не менѣе ста-девяти саженей (^[107]). Такимъ образомъ Іоаннъ украсилъ, укрѣпилъ Москву, оставивъ Кремль долговѣчнымъ памятникомъ своего царствованія, едва ли не превосходнѣйшимъ въ сравненіи со всѣми иными Европейскими зданіями пятаго-надесять вѣка. — Послѣднимъ дѣломъ Италіянскаго зодчества при семъ Государѣ было основаніе новаго Архангельскаго Собора, куда перенесли гробы древнихъ Князей Московскихъ изъ ветхой церкви Св. Михаила, построенной Іоанномъ Калитою, и тогда разобранной (^[108]). — Кромѣ зодчихъ, Великій Князь выписывалъ изъ Италіи мастеровъ пушечныхъ и серебрениковъ. Фрязинъ, Павелъ Дебосисъ, въ 1488 году слилъ въ Москвѣ огромную Царь-Пушку (^[109]). Льютъ пушки, чеканятъ монету. Въ 1494 году выѣхалъ къ намъ изъ Медіолана другой хуожникъ огнестрѣльнаго дѣла, именемъ Петръ. Италіянскіе серебреники начали искусно чеканить Русскую монету, вырѣзывая на оной свое имя: такъ на многихъ деньгахъ Іоанна Василіевича видимъ надпись: Aristoteles (^[110]): ибо сей знаменитый Архитекторъ славился и монетнымъ художествомъ (сверхъ того лилъ пушки и колокола). — Однимъ словомъ, Іоаннъ, чувствуя превосходство другихъ Европейцевъ въ гражданскихъ

Г. 1472—1474. искусствахъ, ревностно желалъ заимствовать отъ нихъ все полезное, кромѣ обычаевъ, усердно держась Русскихъ; оставлялъ Вѣрѣ и Духовенству образовать умъ и нравственность людей: не думалъ въ философическомъ смыслѣ просвѣщать народа, но хотѣлъ доставить ему плоды Наукъ, нужнѣйшіе для величія Россіи. — Теперь обратимся къ государственнымъ происшествіямъ.

Дѣла съ Ливоніею. Западъ Россіи, Нѣмцы и Литва были предметомъ Іоаннова вниманія. Князь Ѳеодоръ Юрьевичь Шуйскій, нѣсколько лѣтъ властвовавъ во Псковѣ какъ Государевъ Намѣстникъ, и свѣдавъ, что тамошніе граждане, не любя его, послали къ Великому Князю требовать себѣ инаго Правителя, уѣхалъ въ Москву. Псковитяне желали вторично имѣть своимъ Княземъ Ивана Стригу, или Бабича, или Стригина брата, Князя Ярослава: Государь далъ имъ послѣдняго, сказавъ, что первые нужны ему самому для ратнаго дѣла (^[111]). Въ то же время Псковитяне извѣстили Іоанна о непріятельскомъ расположеніи Ливонскаго Ордена. Еще не минулъ срокъ перемирія, заключеннаго ими съ Магистромъ въ 1463 году на девять лѣтъ, когда Нѣмцы, подведенные Русскими лазутчиками, сожгли нѣсколько деревень на берегахъ Синяго озера (^[112]): Псковитяне, казнивъ своихъ измѣнниковъ, удовольствовались жалобами на вѣроломство Ордена. Въ 1471 году Магистръ прислалъ брата своего сказать имъ, что онъ намѣренъ переселиться изъ Риги въ Феллинъ, и желаетъ соблюсти дружбу съ ними, требуя, чтобы они не вступались въ землю и воды за Краснымъ городкомъ. Псковитяне отвѣтствовали, что Магистръ воленъ жить, гдѣ ему угодно; что миръ съ ихъ стороны не будетъ нарушенъ, но что упомянутыя мѣста издревле суть достояніе Великихъ Князей (^[113]). Условились рѣшить споръ на общемъ съѣздѣ, и назначили время. Уже Іоаннъ, замышляя быть истиннымъ Государемъ всей Россіи, не считалъ дѣлъ Псковскихъ или Новогородскихъ какъ бы чуждыми для Москвы: онъ послалъ своего Боярина выслушать требованія Ордена; но переговоры, бывшіе въ Нарвѣ и въ Новѣгородѣ, не имѣли успѣха: Нѣмецкіе Послы уѣхали назадъ съ досадою, и Великій Князь, исполняя желаніе Псковитянъ, отправилъ къ нимъ войско, составленное изъ городскихъ полковъ и Дѣтей Боярскихъ, коими предводительствовалъ

Г. 1472—1474. славный мужъ, Князь Даніилъ Холмскій, имѣя подъ своимъ начальствомъ болѣе двадцати Князей. Чиновники Псковскіе, встрѣтивъ сію знатную рать съ хлѣбомъ и съ медомъ, удивились ея многочисленности, такъ, что она едва могла помѣститься въ городѣ, за рѣкою Великою. Холмскій нетерпѣливо желалъ вступить въ Ливонію: къ несчастію, сдѣлалась оттепель въ Декабрѣ мѣсяцѣ; рѣки вскрылись; не было ни зимняго, ни лѣтняго пути; воины скучали праздностію, а граждане убыткомъ, ибо должны были безденежно кормить и людей и коней. Съ Москвитянами пришло нѣсколько сотъ Татаръ: сіи наемники силою отнимали у жителей скотъ и разные запасы, пока Холмскій строгостію не унялъ ихъ, опредѣливъ, что городъ обязанъ ежедневно давать на содержаніе полковъ.

Но сей убытокъ былъ вознагражденъ счастливыми слѣдствіями. Слухъ о прибытіи Московской рати столь испугалъ Магистра и Епископа Дерптскаго, что они немедленно прислали своихъ чиновниковъ для возобно<в>ленія мира (^[114]): первый на двадцать пять, а вторый на тридцать лѣтъ, съ условіемъ, чтобы Нѣмцамъ не вступаться въ земли Псковитянъ, давать вездѣ свободный путь ихъ купцамъ и не пропускать въ Россію изъ Ливоніи ни меда, ни пива. Въ семъ договорѣ участвовали и Новогородцы, коихъ войско также готовилось дѣйствовать противъ Ордена вмѣстѣ съ Великокняжескимъ. Такъ Іоаннъ вводилъ единство въ систему внѣшней Политики Россійской, къ крайнему безпокойству нашихъ западныхъ сосѣдовъ, видѣвшихъ, что Новгородъ, Псковъ и Москва дѣлаются одною Державою, управляемою Государемъ благоразумнымъ, миролюбивымъ, но рѣшительнымъ въ намѣреніяхъ и сильнымъ въ исполненіи. Получивъ извѣстіе, что Магистръ и Правительство Дерптское клятвою утвердили мирныя условія, Князь Холмскій возвратился въ Москву съ честію и съ даромъ двухъ сотъ рублей отъ признательныхъ Псковитянъ, которые особенною грамотою, отправленною съ гонцемъ, изъявили благодарность Іоанну за его милостивое вспоможеніе.

Но Великій Князь не былъ доволенъ ни ими, ни Холмскимъ: ими зо то, что они дерзнули, вмѣсто знатныхъ людей, прислать къ нему гонца; а Князь Холмскій заслужилъ гнѣвъ Іоанновъ какою-то

Г. 1472—1474. виною, вѣроятно не умышленною: ибо сей Государь, строгій по нраву и правиламъ, скоро простилъ ему оную, взявъ съ него клятвенную грамоту слѣдующаго содержанія: «Я Князь Данило Дмитріевичь Холмскій билъ челомъ Государю за мою вину посредствомъ Господина Геронтія Митрополита и Епископовъ: во уваженіе чего онъ простилъ меня, слугу своего; а мнѣ Князю Данилу быть ему вѣрнымъ до конца жизни и не искать службы въ иныхъ земляхъ. Когда же преступлю клятву, да лишуся милости Божіей и благословенія Пастырскаго въ сей вѣкъ и въ будущій: Государь же и дѣти его вольны казнить меня (^[115]), » и проч. Сверхъ того Вельможи дали восемь поручныхъ грамотъ за Холмскаго, обязываясь, въ случаѣ его измѣны, внести въ казну двѣ тысячи рублей. Іоаннъ же, въ знакъ искренняго прощенія, пожаловалъ Князя Даніила Бояриномъ (^[116]).

Псковитяне, услышавъ о гнѣвѣ Государя, немедленно отправили къ нему Князя Ярослава Васильевича съ тремя Посадниками и многими Боярами: Іоаннъ не пустилъ ихъ къ себѣ на глаза, даже въ городъ, такъ, что они простоявъ пять дней въ шатрахъ на полѣ, должны были ѣхать обратно; наконецъ, смягченный ихъ скорбію и новымъ торжественнымъ Посольствомъ, сей хитрый Государь принялъ отъ нихъ въ даръ сто пятдесятъ рублей и милостиво объявилъ, что будетъ править своею Псковскою отчиною согласно съ древними грамотами Великихъ Князей (^[117]): то есть, онъ хотѣлъ, наблюдая во всемъ достоинство Монарха, пріучить и Вельможъ и гражданъ къ благоговѣнію предъ его священнымъ саномъ, и грозя внѣшнимъ непріятелямъ, умножалъ внутреннюю силу Россіи строгимъ дѣйствіемъ Самодержавной власти.

Дѣла съ Литвою. Доселѣ Іоаннъ не имѣлъ никакихъ извѣстныхъ дѣлъ, ни сношеній съ Литвою, сильнымъ ударомъ меча исхитивъ изъ ея рукъ Новгородъ, и до времени оставляя Казимира тщетно злобиться на Россію. Одни Псковитяне пересылались съ симъ Королемъ, желая дружелюбно утвердить границы между его и своими владѣніями. Съ обѣихъ сторонъ честили и дарили Пословъ, съѣзжались сановники на рубежѣ и не могли согласиться въ прѣніяхъ. Самъ Казимиръ былъ въ Полоцкѣ, обѣщался собственными глазами осмотрѣть всѣ спорныя мѣста, но не

Г. 1472—1474. сдержалъ слова (^[118]). Лаская Псковитянъ, онъ давалъ имъ чувствовать, что признаетъ ихъ народомъ вольнымъ, независимымъ отъ Москвы и готовъ всегда жить въ дружбѣ съ ними. Осенью въ 1473 году открылись непріятельскія дѣйствія между Москвитянами и Литвою. Первые, ограбивъ городъ Любутскъ, ушли назадъ съ добычею и съ плѣнниками; а Любчане напали на Князя Симеона Одоевскаго, Россійскаго подданнаго, убили его въ сраженіи, но не могли ничего завоевать въ нашихъ предѣлахъ. Вѣроятно, что сей случай заставилъ Казимира отправить въ Москву Посла, именемъ Богдана, или съ жалобами, или съ дружественными предложеніями, на которыя Іоаннъ отвѣтствовалъ ему чрезъ своего Посла, Василія Китая (^[119]): слѣдствіемъ было то, что сіи Государи остались только внутренно непріятелями, не объявляя войны другъ другу.

Хитрая Политика Іоаннова еще яснѣе видна въ дѣлахъ Ординскихъ сего времени. Царь Казанскій жилъ тогда спокойно и не тревожилъ Россіи, однакожь былъ опаснымъ для насъ сосѣдомъ: чтобы имѣть въ рукахъ своихъ орудіе противъ Казани, Великій Князь подговорилъ одного изъ ея Царевичей, Муртозу, сына Мустафы, къ себѣ въ службу и далъ ему Новгородокъ Рязанскій съ волостями (^[120]).

Дѣла съ Крымомъ. Ханъ Таврическій или Крымскій, знаменитый Ази-Гирей, умеръ около 1467 года, оставивъ шесть сыновей: Нордоулата, Айдара, Усмемаря, Менгли-Гирея, Ямгурчея и Милкомана (^[121]), изъ коихъ старшій, Нордоулатъ, заступилъ мѣсто отца, но сверженный братомъ, Менгли-Гиреемъ, искалъ убѣжища въ Польшѣ. Сіе обстоятельство и союзъ Казимировъ съ непріятелемъ Таврической Орды, Ханомъ Волжскимъ, Ахматомъ, возбудивъ въ Менгли-Гиреѣ недовѣреніе къ Королю Польскому, дали мысль прозорливому Іоанну искать дружбы новаго Царя Крымскаго, посредствомъ одного богатаго Жида (^[122]), именемъ Хози Кокоса, жившаго въ Кафѣ, гдѣ купцы наши часто бывали для торговли съ Генуэзцами. Зная по слуху новое могущество Россіи и личныя достоинства Государя ея, Менгли-Гирей столь обрадовался предложенію Іоаннову, что немедленно написалъ къ нему ласковую грамоту, привезенную въ Москву Исупомъ, шуриномъ Хози Кокоса (^[123]). Такъ началася

Г. 1474. дружелюбная связь между сими двумя Государями, непрерывная до конца ихъ жизни, выгодная для обоихъ, и еще полезнѣйшая для насъ: ибо она, ускоривъ гибель Большой или Золотой Орды, и развлекая силы Польши, явно способствовала величію Россіи.

Іоаннъ послалъ въ Крымъ Толмача своего Иванчу, желая заключить съ Ханомъ торжественный союзъ; а Менгли-Гирей въ 1473 году прислалъ въ Москву чиновника Ази-Бабу, который именемъ его клятвенно утвердилъ предварительный мирный договоръ между Крымомъ и Россіею, состоящій въ томъ, чтобы Царю Менглю-Гирею, Уланамъ и Князьямъ его быть съ Іоанномъ въ братской дружбѣ и любви, противъ недруговъ стоять за-одно, не воевать Государства Московскаго, разбойниковъ же и хищниковъ казнить, плѣнныхъ выдавать безъ окупа, все насиліемъ отнятое возвращать сполна, и съ обѣихъ сторонъ ѣздить Посламъ свободно безъ платежа купеческихъ пошлинъ. — Вмѣстѣ съ Ази-Бабою отправился въ Крымъ Посломъ Бояринъ Никита Беклемишевъ, коему, сверхъ упомянутаго мирнаго договора, даны были еще прибавленія: первое въ такихъ словахъ: «ты, Великій Князь, обязанъ слать ко мнѣ Царю поминки или дары ежегодные.» Государь велѣлъ Беклемишеву согласиться на сіе единственно въ случаѣ неотступнаго Ханскаго требованія. Во второмъ прибавленіи Іоаннъ обѣщался дѣйствовать съ Менгли-Гиреемъ совокупно противъ Хана Золотой Орды, Ахмата, если онъ (Менгли-Гирей) самъ будетъ помогать Россіи противъ Короля Польскаго — Никита Беклемишевъ долженъ былъ увѣриться въ пріязни ближнихъ Князей Царевыхъ, одарить ихъ соболями, заѣхать въ Кафу, изъявить благодарность Хозѣ Кокосу за оказанную имъ услугу въ сношеніяхъ съ Крымскимъ Царемъ, и требовать отъ тамошняго Консула, чтобы Генуэзцы выдали Россійскимъ купцамъ отнятые у нихъ товары на двѣ тысячи рублей, и впредь не дѣлали подобнаго насилія, вреднаго для успѣховъ взаимной торговли.

Ноября 15. Беклемишевъ возвратился въ Москву съ Крымскимъ Посломъ, Довлетекомъ Мурзою, и съ клятвенною Ханскою грамотою (^[124]), на коей Іоаннъ, въ присутствіи сего Мурзы, цѣловалъ крестъ въ увѣреніе, что будетъ точно исполнять всѣ условія союза. — Довлетекъ жилъ

Г. 1475. Мартъ. въ Москвѣ четыре мѣсяца и поѣхалъ назадъ въ Тавриду съ Великокняжескимъ чиновникомь, Алексѣемъ Ивановымъ Старковымъ, коего наказъ состоялъ въ слѣдующемъ: «Сказать Хану: Князь Великій Іоаннъ челомъ бьетъ. Ты пожаловалъ меня себѣ братомъ и другомъ, чтобы намъ имѣть общихъ пріятелей и враговъ: благодарствую за твое жалованье. — Ты хочешь, чтобы я принялъ къ себѣ Зенебека Царевича: въ минувшее лѣто онъ просился въ мою службу; но я отказалъ ему, считая его твоимъ недругомъ: нынѣ послалъ за нимъ въ Орду, чтобы сдѣлать тебѣ угодное. — Мы взаимно обязались крѣпкимъ словомъ любви по нашей Вѣрѣ; не преступай клятвы; я исполню свою.» Но въ семь заключенномъ между Россіею и Крымомъ договорѣ не упоминалось именно ни объ Ахматѣ, ни о Казимирѣ. Іоаннъ не обязывался воевать съ первымъ, ибо Менгли-Гирей не далъ клятвы дѣйствовать вмѣстѣ съ Россіею противъ послѣдняго. Старковъ долженствовалъ объявить Хану, что одно не можетъ быть безъ другаго. Сверхъ того ему велѣно было жаловаться на Кафинскихъ Генуэзцевъ, ограбившихъ какого-то Россійскаго Посла и нашихъ купцевъ: въ случаѣ неудовлетворенія Іоаннъ грозилъ силою управиться съ сими разбойниками — Наконецъ Посолъ Московскій имѣлъ приказаніе вручить дары Манкупскому Князю Исайку (изъ благодарности за дружелюбное принятіе Никиты Беклемишева) и развѣдать чрезъ Хозю Кокоса, сколько тысячь золотыхъ готовитъ сей Владѣтель въ приданое за своею дочерью, которую онъ предлагалъ въ невѣсты сыну Великаго Князя, Іоанну Іоанновичу (^[125]). Извѣстно, что Манкупъ (нынѣ мѣстечко въ Тавридѣ, на высокой, неприступной горѣ), былъ прежде знаменитою крѣпостію и назывался городомъ Готѳскимъ: ибо тамъ съ третьяго вѣка обитали Готѳы Тетракситы (^[126]), Христіане Греческой Вѣры, данники Козаровъ, Половцевъ, Моголовъ, Генуэзцевъ, но управляемые собственными Властителями, изъ коихъ послѣдній былъ сей Исайко, пріятель Іоанновъ по единовѣрію.

Старковъ не могъ исполнить данныхъ ему повелѣній: ибо все перемѣнилось въ Тавридѣ. Братъ Ханскій Айдаръ, собравъ многочисленную толпу преданныхъ ему людей, изгналъ неосторожнаго Менгли-Гирея, бѣжавшаго въ Кафу

Г. 1475. къ Генуэзцамъ. Скоро явился на Черномъ морѣ сильный Турецкій флотъ подъ начальствомъ Визиря Магометова, Ахмета Паши; сей искусный Вождь, приставъ къ берегамъ Тавриды, въ шесть дней овладѣлъ Кафою, гдѣ въ первый разъ кровь Русская пролилася отъ меча Оттомановъ: тамъ находилось множество нашихъ Купцевъ; нѣкоторые изъ нихъ лишились жизни, другіе имѣнія и вольности (^[127]). Генуэзцы ушли въ Манкенъ, какъ въ неприступное мѣсто; но Визирь осадилъ и сію крѣпость. Пишутъ, что ея начальникъ, выѣхавъ на охоту, былъ взятъ въ плѣнъ Турками, и что осажденные, потерявъ бодрость, искали спасенія въ бѣгствѣ, гонимые, убиваемые непріятелемъ. Истребивъ до основанія Державу Генуэзскую въ Тавридѣ, болѣе двухъ вѣковъ существовавшую, и покоривъ весь Крымъ Султану, Ахметъ Паша возвратился въ Константинополь, съ великимъ богатствомъ и съ плѣнниками, въ числѣ коихъ былъ и Менгли-Гирей съ двумя братьями (^[128]). Султанъ обласкалъ сего Хана, назвалъ законнымъ Властителемъ Крыма, и велѣвъ изобразить его имя на монетѣ, отправилъ господствовать надъ симъ полуостровомъ въ качествѣ своего Присяжника. — Г. 1476. Но Менгли-Гирей, еще не успѣвъ возстановить въ Тавридѣ порядка, разрушеннаго Турецкимъ завоеваніемъ, былъ вторично изгнанъ оттуда Ахматомъ, Царемъ Золотой Орды, котораго сынъ, предводительствуя сильнымъ войскомъ, овладѣлъ всѣми городами Крымскими (^[129]).

Г. 1477. Іоаннъ, огорченный новымъ бѣдствіемъ Менгли-Гирея, въ то же время свѣдалъ, что Ахматъ, добровольно или принужденно, уступилъ Тавриду Царевичу Зенебеку, который прежде искалъ службы въ Россіи. Зенебекъ, ставъ Ханомъ Крымскимъ, не ослѣпился своимъ временнымъ счастіемъ, предвидѣлъ опасности и прислалъ въ Москву чиновника, именемъ Яфара Бердѣя, узнать можетъ ли онъ, въ случаѣ изгнанія, найти у насъ безопасное убѣжище. Великіи Князь отвѣтствовалъ ему чрезъ гонца (^[130]): «Еще не имѣя ни силы, ни власти, и будучи единственно Козакомъ, ты спрашивалъ у меня, найдешь ли отдохновеніе въ землѣ моей, если конь твой утрудится въ полѣ? Я обѣщалъ тебѣ безопасность и спокойствіе. Нынѣ радуюсь твоему благополучію; но если обстоятельства перемѣнятся, то считай мою

Г. 1477. землю вѣрнымъ для себя пристанищемъ.» Сей гонецъ долженъ былъ изъясниться съ Зенебекомъ наединѣ и предложить ему возобновленіе союза, заключеннаго между Россіею и Менгли-Гиреемъ.

Дѣла съ Большею Ордою. Въ семъ сношеніи не было слова о. Царѣ Большой Орды, Ахматѣ, который, не смотря на свое неудачное покушеніе смирить Іоанна оружіемъ, еще именовался нашимъ верховнымъ Властителемъ и требовалъ дани. Пишутъ, что Великая Княгиня Софія, жена хитрая, честолюбивая, не преставала возбуждать супруга къ сверженію ига, говоря ему ежедневно: «долго ли быть мнѣ рабынею Ханскою?» Въ Кремлѣ находился особенный для Татаръ домъ, гдѣ жили Послы, чиновники и купцы ихъ, наблюдая за всѣми поступками Великихъ Князей, чтобы извѣщать о томъ Хана; Софія не хотѣла терпѣть столь опасныхъ лазутчиковъ; послала дары женѣ Ахматовой и писала къ ней, что она, имѣвъ какое-то видѣніе, желаетъ создать храмъ на Ординскомъ подворьѣ (гдѣ нынѣ церковь Николы Гостунскаго): проситъ его себѣ, и даетъ вмѣсто онаго другое. Царица согласилась: домъ разломали, и Татары, выѣхавъ изъ него, остались безъ пристанища: ихъ уже не впускали въ Кремль. Пишутъ еще, что Софія убѣдила Іоанна не встрѣчать Пословъ Ординскихъ, которые обыкновенно привозили съ собою басму, образъ или болванъ Хана; что древніе Князья Московскіе всегда выходили пѣшіе изъ города, кланялись имъ, подносили кубокъ съ молокомъ кобыльимъ, и для слушанія Царскихъ грамотъ подстилая мѣхъ соболій подъ ноги чтецу, преклоняли колѣна. На мѣстѣ гдѣ бывала сія встрѣча, создали въ Іоанново время церковь, именуемую донынѣ Спасомъ на Болвановкѣ (^[131]). — Однакожь, въ надеждѣ скоро видѣть гибель Орды, какъ необходимое слѣдствіе внутреннихъ ея междоусобій, Великій Князь уклонялся отъ войны съ Ахматомъ, и манилъ его обѣщаніями; платилъ ему, кажется, и нѣкоторую дань: ибо въ грамотахъ, тогда писанныхъ, все еще упоминается о выходѣ Ординскомъ (^[132]). Въ 1474 году былъ въ Улусахъ нашъ Посолъ Никифоръ Басенковъ, а въ Москвѣ Ханскій, именемъ Карачукъ: съ послѣднимъ находилось 600 служителей и 3200 торговыхъ людей, которые привели 40, 000 Азіатскихъ лошадей для

Г. 1474—1477. продажи въ Россіи (^[133]). Въ 1475 году Дьякъ Іоанновъ, Лазаревъ, возвратился изъ Большой Орды съ извѣстіемъ, что Ханъ отпустилъ Венеціянскаго Посла, Тревизана, въ Италію моремъ, не изъявивъ желанія воевать съ Турками (^[134]). Изгнавъ Менгли Гирея изъ Крыма, Ахматъ, ободренный симъ успѣхомъ, велѣлъ гордо сказать Іоанну чрезъ Мурзу, именемъ Бочюка, чтобы онъ вспомнилъ древнюю обязанность Россійскихъ Князей, и немедленно самъ ѣхалъ въ Орду поклониться Царю своему (^[135]): Великій Князь дружелюбно угостилъ Бочюка, послалъ съ нимъ въ Улусы Тимоѳея Бестужева, вѣроятно и дары но не думалъ исполнить требованія Ахматова.

Дѣла съ Персіею. Въ сіе время мы имѣли сношеніе и съ Персіею, гдѣ царствовалъ славный Узунъ-Гассанъ, Князь племени Туркоманскаго, овладѣвшій всѣми странами Азіи отъ Инда и Окса до Евфрата (^[136]) Слыша о знаменитыхъ успѣхахъ его оружія, дѣятельная Республика Венеціянская отправила къ нему Посла, именемъ Контарини, съ предложеніемъ дѣйствовать общими силами противъ Магомета ІІ. Контарини ѣхалъ туда черезъ Польшу, Кіевъ, Кафу, Мингрелію, Грузію, и встрѣтилъ въ Экбатанѣ чиновника Великокняжескаго, Марка Руфа, Италіянскаго или Греческаго уроженца, который имѣлъ переговоры съ Царемъ Узуномъ. Великій Князь безъ сомнѣнія искалъ дружбы Персидскаго завоевателя, съ намѣреніемъ угрожать ею Хану Большой Орды, Ахмату: сіе тѣмъ вѣроятнѣе, что Узунъ-Гассанъ, семидесятилѣтній, но бодрый старецъ, вообще ненавидѣлъ Моголовъ, зависѣвъ нѣкогда отъ Тамерлановыхъ слабыхъ наслѣдниковъ, и владѣя южными берегами Каспійскаго моря, былъ въ сосѣдствѣ съ Ахматовыми Улусами. Посолъ Венеціанскій, Контарини, въ Москвѣ. Посолъ Московскій отправился назадъ въ Россію вмѣстѣ съ Персидскимъ; въ числѣ ихъ спутниковъ находился и Контарини: ибо — свѣдавъ, что Кафа завоевана Турками — онъ уже не хотѣлъ прежнимъ путемъ возвратиться въ Италію и ввѣрилъ судьбу свою Марку Руфу, который взялъ съ собою его и Монаха Французскаго, Людовика, называвшагося Патріархомъ Антіохійскимъ и Посломъ Герцога Бургундскаго (^[137]). Мы имѣемъ описаніе ихъ любопытнаго путешествія. Они ѣхали изъ Тифлиса черезъ Кирополь или Шамаху, богатую шелкомъ, Дербентъ и Астрахань, гдѣ господствовали

Г. 1474—1477. три брата, племянники Ахматовы. Городъ сей состоялъ изъ землянокъ, обнесенныхъ худою стѣною; а жители хвалились древнею торговою знаменитостію онаго, сказывая, что ароматы, привозимые нѣкогда въ Венецію шли отъ нихъ Волгою и Дономъ. Тамошніе купцы доставляли въ Москву шелковыя ткани, покупая въ Россіи мѣха и сѣдла. Имя Великаго Князя было особенно уважаемо въ Астрахани за его щедрость и пріязнь къ ея Ханамъ, которые ежегодно отправляли къ нему Посольства. Марко Руфъ и Контарини съ величайшею осторожностію ѣхали по степямъ Донскимъ и Воронежскимъ, боясь хищныхъ Татаръ; не видали ничего, кромѣ неба и земли; часто имѣли недостатокъ въ водѣ; не находили ни вѣрныхъ дорогъ, ни мостовъ; сами дѣлали плоты, гдѣ надлежало переправляться черезъ рѣки, и восхвалили милость Божію, когда достигли благополучно до Рязанской области, лѣсной, мало населенной, но обильной хлѣбомъ, мясомъ, медомъ, и совершенно безопасной для путешественниковъ. Выѣхавъ изъ Астрахани 10 Августа, они прибыли въ Москву 26 Сентября въ 1476 году, видѣвъ только два города на пути, Рязань и Коломну. Немедленно представленный Государю, и три раза обѣдавъ за его столомъ вмѣстѣ со многими Боярами, Контарини хвалитъ величественную Іоаннову наружность, осанку, привѣтливость, умное любопытство. «Когда я» — пишетъ онъ — «говоря съ нимъ, изъ почтенія отступалъ назадъ, сей Монархъ всегда самъ приближался ко мнѣ, съ отмѣннымъ вниманіемъ слушалъ мои слова; весьма строго осуждалъ поступокъ нашего единоземца, Ивана Баптиста Тревизана, но увѣрялъ меня въ своемъ особенномъ дружествѣ къ Венеціянской Республикѣ; дозволилъ мнѣ видѣть и Великую Княгиню Софію, которая обошлась со мною весьма ласково, приказавъ, чтобы я кланялся отъ нее нашему Дожу и Сенату.» Контарини жилъ въ домѣ Италіянскаго зодчаго, Аристотеля; но ему велѣно было переѣхать въ другой. Не имѣя денегъ для пути, онъ ждалъ ихъ съ нетерпѣніемъ изъ Венеціи. Между тѣмъ Великій Князь ѣздилъ осматривать границы юго-восточныхъ областей своихъ, подверженныхъ набѣгамъ степнымъ Татаръ: когда же возвратился, то немедленно приказалъ, изъ уваженія къ Венеціянской Республикѣ, ссудить его изъ казны нужною

Г. 1474—1477. суммою денегъ. Сверхъ того Контарини получилъ въ даръ тысячу червонцевъ и шубу. Передъ отъѣздомъ обѣдая во дворцѣ, онъ долженъ былъ выпить серебряную стопу крѣпкаго меда и взять ее себѣ въ знакъ особенной Государевой благосклонности. Іоаннъ дозволилъ ему не пить, сказавъ, что иноземцы могутъ не слѣдовать Русскимъ обычаямъ, и прощаясь съ нимъ (въ Генварѣ 1477 года) весьма милостиво, желалъ, чтобы Республика Венеціянская осталась навсегда другомъ Москвы. Г. 1474—1477. Въ то же время Велікий Князь отпустилъ и Монаха Французскаго, Людовика, который, называя себя Патріархомъ Антіохійскимъ, но исповѣдуя Вѣру Латинскую, былъ задержанъ въ Москвѣ как обманщикъ: ходатайство Контариніево и Марка Руфа возвратило ему свободу. — Однимъ словомъ, Контарини, строго осуждая тогдашніе нравы Россіянъ, ихъ нетрезвость, грубость, любовь к праздности, говоритъ о личныхъ свойствахъ и разумѣ Іоанна съ великою похвалою.