29. В правительствующий Сенат
Июль 1762
По именному блаженныя и вечнодостойныя памяти государыни императрицы Елисавет Петровны указу, подписанному собственною е. и. в. рукою, получал я определенное мне жалованье; а по увольнении от театра, изустным е. и. в. повелением оное
жалованье мне еще подтверждено, и по многим моим прошениям е. в. благоволила указать выдать мне жалованье без задержания. Штатс-конторы президент Шишкин, 1 оказывая мне всегдашние грубости и злодеяния, находя о жалованье моем в именных повелениях неясности, которых не было, старался только, чтобы умедлением выдачи надлежащего мне оклада лишить меня пропитания. То ему и удалося, ибо я ни в Банковую контору процентов, ни протестованных на меня векселей заплатить не мог, а сверх того все мое имение, закладывая, просрочил. Ежели бы жена моя не получила от е. и. в. милостивого вспоможения, так бы я во все прошедшее владение был должен ходить по миру. Правительствующий Сенат изъяснил то Штатс-конторе, что в именных указах написано было, ибо президент Шишкин именные указы толковал неправильно, позабыв то, что именных указов перетолковывать не велено. За болезнью моею я в Штатс-контору не поехал. Послал я к господину прокурору Елагину с прошением копииста Российского театра, объявляя оному господину прокурору со всякою учтивостью, что я отъезжаю через восемь дней в Москву и ради того прошу о неумедленном жалованья моего исполнении. Шишкин прогневался на посланного от меня просителя и говорил: «Пущай он едет хотя через восемь часов: мне этого <не> жаль; здесь освященное место и зерцало, а президует сама государыня; а тебя-де я из сего священного места выкину из окошка». Я нижайше прошу о моем жалованье подтвердить, Шишкина от исканий моих отрешить. А сам я, услышав таковые наглости, что Шишкин уграживает челобитчиков выкидывать из окон, и зная, что Штатс-контора от земли гораздо высока, просить его о моем жалованье более не дерзну, потому что разбойники из окон людей выкидывают, а не президенты; ибо мне все равно — как из освященного, так из неосвященного места выкинуту быть из окна. А естественное право для защищения жизни и Волтера против таких разбойников обороняться позволяет, которые, не спрашивая, угрожают людей метать из окон, не помня того, что таких наглостей вышнее правления и милосердие государское терпеть не могут. А в освященных местах говорить должно дело по поручению должностей, а не наглости, за которые предписана жестокая казнь, ибо освященные места устроены для народного благополучия и искоренения плутней, а не для утеснения честных людей. Мне лучше вечно отступиться от моего жалованья, нежели несносные терпеть гонения от такого человека, каков Шишкин, и ради его грубости погублять все мое время, которым я обществу всеконечно больше Шишкина услуги сделать могу, в чем он, ежели в нем хотя искра благорассуждения осталася, и сам признается. А что я стражду, о том я никогда и не усумневался: злодей никогда ни о ком жалости не имеет. Но здесь дело не о жалости, но о медленном исполнении именных и сенаторских указов; так сего больше подозрения, что он просителя по моему делу грозит выкидывать из окошка, почему мне кажется
что он сошел с ума; ибо нет того ни в Уложенье, ни в указах, чтобы судьям страждущих просителей и объявляющих нужды свои метать из окон. А сколько оное противно правосудию и человеколюбию и сколь велико неистовство и сумасбродство Шишкина, оное я предаю рассуждению правительствующего Сената, ибо таковых безобразий ни в каком присутственном месте еще не делалось. А что я предлагаю истину, в том я посылаюся на господина прокурора Елагина.