Я весьма рад, друг мой, что вчера получил письмо твое и заповедь твою в рассуждении женщин. Исполню на одном только условии, чтобы, так как ты их не велишь слушать, чтобы ты не слушал законников или пустосвятов — продадут, братец, так, как меня продали, сперва заведут кашу, а потом хоть и себе выведут на руку, но того уже накормят, для кого варили — пусть это покудова между нами будет загадка, они, может быть, тебе сами растолкуют, хотя не в мою пользу.1 Впрочем я Анны Петровны2 не слушал, и, несмотря на слезы, она меня к тому не сбила, а кто ее сбил к тому, о том плачься богу, а слезы вода. Посылаю к тебе, мой друг, целый груз стихов — посредственных, дурноватых и дурных, между прочим по старшинству следует «Песнь Екатерине II», которую намахал наш искренний приятель.3 И я накануне ему предсказал, что ему вымоют голову — и вымыли. Не пиши дурных стихов, а слушайся приятелей; а как я его впрочем накануне ни просил многое выкинуть, кое-что поправить.
Я сам не пишу к тебе для того, что у меня глаза болят. Однако напишу немножко.
Ты утешаешь его стихами о потере Катер<ины> Яков<левны>, несравненной сея жены; потому что он говорит — я не хочу учиться... и для того Дарья Алексеевна хочет итить за него замуж. Ну-ка, кто скажи что действительнее?5
Прости, брат, вручители двух твоих писем не вручали мне оных, и я их никогда не видал. Сашу целую.6