168. МОЙ ОТЪЕЗД В ФЕВРАЛЕ МЕСЯЦЕ

Кремнисты горы возносились
Превыше тонких облаков,
Пушистой мантией гордились,
Из легких сотканной снегов.

На покрывале мягком, белом
Луч солнца звезды рисовал;
Борей, крутяся с свистом, ревом,
Хребты слоистые ровнял.
Раскинув розову порфиру
По васильковому эфиру,
Заря, как пламенник, горит.
Я еду — и слеза разлуки
На огненных щеках блестит;
В душе отрава, горесть, муки.
Я еду — голос позвонка
Согласно с сердцем ударяет;
Уныло, томно завывает,
Струям подобно ручейка.

Тварь слаба, смертный! ты трепещешь,
Разлуки кроткий внемля глас;
Унынья стрелы в сердце мещешь,
На время с другом разлучась.
Что ж будет в час, когда природа
Тебя к началу воззовет;
Когда твой разум, жизнь, свобода
Пред роковой косой падет?
Где мужество твое, гордыня,
Великость духа твоего?
Ты в счастьи — каменна твердыня;
В унынии — слабей всего.

Но мне ли пред Атропой злою,
К<рыло>в! мне ль должно трепетать?
Невинен сердцем, прав душою,
Ее умею презирать.

Сквозь мрак густой вздремавшей ночи
Угрюмый сын зимы мелькал;
Навислы брови, мрачны очи,
Как слезы, иней проливал.
Под хладною его пятою
Стонают горы, жмется лес, —
Тряхнет ли твердию земною,

Взнесет ли руку до небес —
Всё мощной дланию сжимает.

Уже восточный ветерок
На стеблях розы не играет;
Чела его не украшает
Сплетенный из лилей венок.
Тирсис с Темирою младою,
Как резва ласточка весною,
Не вьется между роз, лилей;
Тюльпан, свидетель восхищенья,
Не зрит их страстного движенья,
Померкших от любви очей;
Уже среди древес тенистых
Не завывают ручейки;
В струях янтарных, серебристых
Крылом не машут ветерки.

Всё исполинскими стопами
Грядет к началу своему;
Но смертный, правимый страстями,
Увы! не внемлет ничему.
И всё, что он ни созидает,
На слабом, гибком тростнике;
Его надежда обольщает,
Как луч, мелькнувший вдалеке.
Паря за ложною мечтою
И множа их одну другою,
Под игом горестей падет;
За всё хватаясь средь волненья,
За самы слабые растенья,
В цепях страстей как пленник мрет.