Милостивой мой государь, граф Александр Романович.
Исполняя приказание Ивана Алферьевича, 1 дабы чрез него доставить к вашему сиятельству о мне уведомление, а более
следуя чувствованию моего сердца, я с охотою и сей продолжительный путь для моего письма употребил в пользу. Из Иркутска, при письме его превосходительства, я получил семь пакетов с письмами и газетами. Опричь того, что ваше сиятельство сделали, делаете, и знаю, что сделать намерены для облегчения моего горестнаго жребия, я виновным себя почитаю и тем, что редко писал к вашему сиятельству; но если верите, что искра признательности живет в моей душе, что чувствительность сердцу моему свойственна, то сие приписать можете к тому, что я имел в том опасение, нежели нежелание. Кому, кому лучше желал бы я открывать мою душу, кому отдавать на рассмотрение мысли и деяния, как кто и сам чувствует, и мыслит здраво, и живет добродетельно? Вашему сиятельству, думаю, что если бы я льстив был, то мало бы в том вам было нужды, а ласкаюсь, что вы меня знали нелживым и нельстецом. Но говаривал я прежде, говорю и ныне, что худо мог бы ладить с другими начальниками; но вам свойственно было прощать и снисходить на странности моея головы и быть к оным терпеливу; я то всегда чувствовал, а теперь попрошу в том прощения у вас. Чего же я себе не прощу, то что я попал в беду, в которую бы себя не ввергнул, если бы в сем случае не потаил от вас моего безразсудства. Я не стыжусь в том признаться, а самому пред собою стыдно.
Я слов довольно не имею, чтоб вашему сиятельству возблагодарить за все; но с чувствованием сердечным есмь и буду истинно и с глубочайшим почтением вашего сиятельства, милостивого государя моего, покорнейший слуга
Александр Радищев.