Мы еще молоды, братец, на плечах кудри виются, Рдеют как яблоко щеки и алые губы пушатся При благовонном дыханьи прелестных: но скоро наложит Хладную руку на нас безотрадная старость, и дева Не поцелует седых, и, локтем подругу толкая, Скажет с улыбкой: «Лиза, вот бабушкин милый любовник!» Ну, как же щеки румяны, как густы волнистые кудри! Голос его соловьиный, взор его прямо орлиный! Смейся, красавица, смейся! и мы веселились, бывало, Но все проходчиво в мире, одна непроходчива дружба. «Здравствуй, любезный Филинт! Уж давно мы с тобой не видались. Благословляю тот день, который тебя возвратил мне, Добродетельный старец! О! с тех пор твои кудри Старость нескупо осыпала снегом. Приди же к Цефизу И насладися прохладою тени. Тебя призывает Сочный в саду виноград и плодами румяная груша!» Так говорил, обнимая Цефиз давнишнего друга И, пожимая рукою, провел его в сад изобильный. Бедный Филинт вкушал и хвалил благовонные груши, И Цефиз, улыбаясь, воскликнул: «Будь ныне, приятель,
351
Дерево это твое! А я от холодной метели Буду прилежно его укутывать теплой соломой. Пусть оно для тебя цветет и плодом богатится!» Но не Филинту оно и цвело и плодом тяготилось, И воздыхая Цефиз желал умереть столь же бедным И добродетельным старцем, как он был.— Под желтою грушей Похоронил он Филинта и холм увенчал кипарисом. — Часто он слышал, когда отражала луна от деревьев Длинные тени, священное листьев шептанье; Часто в могиле таинственный глас отдавался. Он, мнилось, Был благодарности глас. И небо усыпало рощи Изобильно Цефизу плодами и гроздей прозрачным.