Часть первая | |
I | 5 |
II | 14 |
III | 19 |
IV | 23 |
V | 37 |
VI | 41 |
VII | 58 |
VIII | 64 |
IX | 68 |
X | 71 |
XI | 79 |
XII | 84 |
XIII | 88 |
XIV | 94 |
XV | 107 |
XVI | 120 |
XVII | 125 |
XVIII | 133 |
Часть вторая | |
I | 152 |
II | 160 |
III | 174 |
IV | 181 |
V | 187 |
VI | 192 |
VII | 199 |
VIII | 207 |
IX | 211 |
X | 221 |
XI | 229 |
XII | 233 |
XIII | 245 |
XIV | 261 |
XV | 269 |
XVI | 282 |
XVII | 299 |
XVIII | 310 |
XIX | 320 |
XX | 327 |
XXI | 340 |
XXII | 350 |
Часть третья | |
I | 359 |
II | 363 |
III | 379 |
IV | 386 |
V | 391 |
VI | 398 |
VII | 404 |
VIII | 410 |
IX | 419 |
X | 425 |
XI | 434 |
XII | 437 |
XIII | 444 |
XIV | 453 |
XV | 462 |
XVI | 472 |
XVII | 481 |
XVIII | 484 |
XIX | 495 |
XX | 500 |
XXI | 507 |
XXII | 514 |
XXIII | 518 |
Часть четвертая | |
I | 522 |
II | 530 |
III | 535 |
IV | 539 |
V | 547 |
VI | 556 |
VII | 565 |
VIII | 572 |
IX | 581 |
X | 594 |
XI | 599 |
XII | 604 |
XIII | 618 |
XIV | 621 |
Часть пятая | |
I | 628 |
II | 632 |
III | 635 |
IV | 640 |
V | 646 |
VI | 655 |
VII | 664 |
VIII | 674 |
IX | 677 |
X | 683 |
XI | 690 |
XII | 700 |
XIII | 706 |
XIV | 710 |
XV | 715 |
XVI | 721 |
XVII | 728 |
XVIII | 731 |
XIX | 739 |
XX | 743 |
XXI | 749 |
XXII | 756 |
XXIII | 759 |
XXIV | 766 |
XXV | 769 |
«Обрыв» — последний роман Гончарова, завершающий его романную трилогию, куда также входят «Обыкновенная история» и «Обломов».
Роман задуман в 1849 под условным названием «Художник». Типичный для литературы 50-х гг. конфликт личности и среды Гончаров рассматривал в особом аспекте взаимоотношения творческой индивидуальности и общества, выдвигая на первый план проблему формирования психологии «художника» «с преобладанием над всеми органическими силами человеческой природы силы творческой фантазии» <...>. Но в условиях конца 50-х — нач. 60-х гг. эта тема становится все менее актуальной (по словам Гончарова, «Не то теперь требуется» <...>). Попытка обратиться к выдвинутой эпохой теме «новых людей», используя заметки 50-х гг. о «сильной, почти дерзкой воле» <...> личности, сосланной за политические убеждения в провинцию, не удается. <...> К работе над романом Г. возвращается в 1865—66 и в основном завершает его летом—осенью 1868. Неуверенность, которую он испытывал, определяя идейную и нравственно-психологическую доминанту романа, отразилась и в поисках названия. Весной 1868 г. решает назвать роман именем Веры; окончательное название найдено летом того же года. Так был установлен идейно-психологический и сюжетно-композиционный центр романа — судьба поколения, занятого напряженными поисками своего места в обществе и истории, но не сумевшего выбрать правильный путь и потерпевшего трагическое поражение.
— Л. С. Гейро. Гончаров // Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Т. 1 (1989)
... если в «Обыкновенной истории» за типовым сюжетом о приезде провинциала в столицу скрывается незаметное погружение человеческой души в холод смерти, в отчаяние, в «одебеление души», если в «Обломове» это была попытка подняться от этого отчаяния, проснуться, осмыслить себя и свою жизнь, то здесь, в «Обрыве», будет самое дорогое — пробуждение, воскресение души, невозможность для живой души окончательно впасть в отчаяние и сон.
<...>
Роман «Обрыв» задуман более широко и емко, нежели предшествующие «Обыкновенная история» и «Обломов». Достаточно сказать, что роман кончается словом «Россия». Автор открыто декларирует, что говорит не только о судьбе героя, но и о грядущих исторических судьбах России. В этом обнаружилась значительная разница с прежними романами. Принцип простой и ясной в своей структуре «художественной монографии» в «Обрыве» заменен иными эстетическими установками: по своей природе роман симфоничен. Он отличается относительным «многолюдством» и многотемностью, сложным и динамичным развитием сюжета, в котором активность и спады настроений героев своеобразно «пульсируют». Расширилось и художественное пространство гончаровского романа. В центре его оказались, кроме столичного Петербурга, Волга, уездный город, Малиновка, прибрежный сад и приволжский обрыв. Здесь гораздо более того, что можно назвать «пестротой жизни»: пейзажей, птиц и животных, вообще зрительных образов. Кроме того, роман весь пронизан символикой. Гончаров здесь чаще, чем раньше, обращается к образам искусства, более широко вводит в поэтику произведения звуковые и световые образы.
В романе дана широкая, «стереоскопическая» картина современной России. <...>
<...>
... ко времени написания «Обрыва» умудрённый опытом кругосветного путешествия и бесконечных размышлений писатель уже ясно сознавал особенное место России в мире. Он видел в её жизни тысячи недостатков и совсем не возражал против того, чтобы многое хорошее перенести на русскую почву из Европы, но любил в ней главное, то, что не истребить никакими заимствованиями: её необычайную душевность и внутреннюю свободу, совсем никак не связанную с парламентаризмом или конституцией… Россия-Малиновка есть для него хранительница земного рая, в котором дорога каждая мелочь, где живёт мир и невообразимый в земной жизни покой, где найдётся место всему и вся.
<...>
По словам Гончарова, он вложил в «Обрыв» все свои «идеи, понятия и чувства добра, чести, честности, нравственности, веры — всего, что… должно составлять нравственную природу человека». Как и прежде, автора волновали «общие, мировые, спорные вопросы». В предисловии к «Обрыву» он сам сказал: «Вопросы о религии, о семейном союзе, о новом устройстве социальных начал, об эмансипации женщины и т. д. — не суть частные, подлежащие решению той или другой эпохи, той или другой нации, того или другого поколения вопросы. Это общие, мировые, спорные вопросы, идущие параллельно с общим развитием человечества, над решением которых трудились и трудится всякая эпоха, все нации… И ни одна эпоха, ни одна нация не может похвастаться окончательным одолением ни одного из них…»
— В. И. Мельник. Гончаров (2012)