414. «На бурке под тенью чинары...».
Автограф: ОР РНБ. Ф. 429. № 12. Л. 4 (нумерация от задней обложки) — черновой, карандашом (строфы 1–2); л. 3 об (нумерация от задней обложки) — черновой, карандашом (строфа 3), в Записной книжке, подаренной Лермонтову Одоевским.
Копия: РО ИРЛИ. Ф. 524. Оп. 2. № 10. Л. 27 — в тетради А. Штейна (1844), вместе со списком «Демона» и копиями стихотворения «Свиданье» (№ 419) и «Пророк» (№ 413); заглавие «Неоконч. стихотворение» (строфы 1–2).
Печатается по автографу.
Датируется не ранее 20-х чисел апреля — не позднее начала мая 1841 г. по положению автографа в Записной книжке, подаренной Лермонтову Одоевским.
Впервые: ОЗ. 1844. Т. 32. № 2. Отд. 1. С. 200–201 (с неточностями).
В первых собраниях сочинений Лермонтова наброски публиковались как одно произведение, однако под заглавием «Из записной книги недоконченные стихотворения» — причем сначала шли нумерованные две строфы («На бурке, под тенью чинары... ~ мне ваша жизнь дорога»), а вслед за ними, после графического знака отбивки, была помещена строфа «Лилейной рукой поправляя...» (Лермонтов 1847: I, 284; Лермонтов 1852: I, 281–282; Лермонтов 1856: I, 281–282). Начиная с издания Ефремов 1873 (I, 375) наброски стали печататься по отдельности и в соответствии с порядком следования текстов в Записной книжке Одоевского: первой была помещена строфа «Лилейной рукой поправляя...», а затем нумерованные строфы «На бурке, под тенью чинары... ~ мне ваша жизнь дорога!», причем сюжетно-тематическая связь отрывков в комментариях специально не оговаривалась (см.: Лермонтов 1889–1891: I, 346; Абрамович 1910–1913: II, 416; Эйхенбаум, Халабаев 1926: 109; Лермонтов 1935–1937: II, 128–129; Лермонтов 1954–1957: II, 199–200).
О принадлежности к одному замыслу — по-видимому, сюжетного стихотворения на восточную тему — говорит, помимо характерного ориентального колорита, единство метрики: все три строфы написаны чрезвычайно редким для конца 1830-х — начала 1840-х гг. трехиктным дольником (Пейсахович 1964: 446; Гаспаров 2000: 129–131). Более того, Лермонтов последовательно — как в строфах «На бурке, под тенью чинары...», так и в строфе «Лилейной рукой поправляя...» — выдерживает определенный ритмический рисунок: «“настоящие” дольники, которые составляют четные пары стихов, <...> чередуются с нечетными “правильными” трехстопными амфибрахическими стихами» (Пейсахович 1964: 446). Начальным фрагментом были, очевидно, строфы «На бурке, под тенью чинары... ~ мне ваша жизнь дорога!», имеющие соответствующую нумерацию и, по-видимому, записанные первыми на развороте л. 3 об.–4 (в этой части тетради Лермонтов не раз начинал запись с правой страницы разворота).
Изображение повелителя (царя, хана, князя, императора и т. д.), находящегося (восседающего, возлежащего, стоящего и т. д.) в окружении своих слуг, к которым он обращается с повелением, приказом, вопрошанием и т. д., — характерная экспозиция романтической поэмы и/или баллады, памятная по таким образцам жанра, как «Граф Гапсбургский» или «Перчатка» Шиллера-Жуковского, «Абидосская невеста» Байрона «Бахчисарайский фонтан» Пушкина (ср. также зачин «Песни про... купца Калашникова»). Нередкая черта тех же зачинных зарисовок — выделение в толпе одного, обычного молодого героя (своего рода переход от общей панорамы к «крупному плану») или его внезапное появление перед властителем, и в этом отношении строфа о «молодом туксусе» представляется вполне логичным продолжением намеченного сюжетного движения. Однако, по всей вероятности, «крупный план» в четверостишии о «молодом туксусе» должен был быть подготовлен «связующими» строфами или строфой, мотивировавшими переход от повествования в прошедшем времени в начальных строфах (ср. «лежал», «стояли», «молвил») к описательному настоящему во фрагменте о «молодом туксусе» (подробнее см.: Бодрова 2013).
Вероятным источником Лермонтову могла послужить экспозиция повести А. А. Бестужева-Марлинского «Мулла Нур» (1836), написанная на «экзотическом» кавказском материале:
«...двор главный Дербендской мечети кипел народом. Вкруг иссохшего водоема, под тенью чинаров, на галлерее, еще блестящей зеркалами, парчами, золотошвейными занавесками, знаменами с надписью из Корана, толпы притекали и утекали. <...> Промежду длинными бородами из второго круга, и то с великим подобострастием, осмеливались просовывать носы свои тюкли, то есть полубородые, молодые люди уже с усами, но еще без речей <...> Тюксюсы, или безбородые, отроки или юноши от десяти до семнадцати лет, бродили поодаль, не имея права мешаться не только в важные дела, но даже просто в разговоры со старшими. <...> Вот наконец возвысил речь один агамир, муж святой по наследству <...> Отцы и деды наши в истому засухи выбирали <...> чистого душой и телом юношу, и посылали его со своей молитвой к Аллаху ближе, на высь гор. <...> Дербендцы крепко затруднились, когда дело дошло до выбора <...> Этот слишком молод, чтоб мог назваться невинным; этот чересчур смышлен, чтобы невинным быть. <...> Спор и перебор этот делал мало чести невинности Дербендцев, по крайней мере много чести их совести. — Взять бы Сафар-Кули, говорили иные. Он стыдлив словно красная девушка, да та беда, что недавно обесчестили у него коня, отрубил какой-то разбойник хвост, и это верно не даром!..»
(Бестужев-Марлинский 1838: 23, 25, 26, 32, 35, 36; соответствия выделены курсивом; впервые опубл.: БдЧ. 1836. Т. 17. № 7. Отд. 1. С. 17–190 (гл. I—Х); Сто русских литераторов. Т. 1. СПб., 1839. С. 141–158 (Заключение); см. также: Бестужев-Марлинский 1838; Бестужев-Марлинский 1840).
Ст. 1–2. На бурке под тенью чинары / Лежал Ахмет Ибрагим. — Ср. сходную зарисовку в стихотворении «Свиданье» (№ 419), написанном практически одновременно с набросками: «Под свежею чинарою / Лежу я на ковре».
Ст. 3. ...татары... — Лермонтов, как и его современники, довольно условно пользовался именованием «татары» применительно к различным народностям Кавказа, а также определением «татарский язык» для обозначения различных тюркских (прежде всего азербайджанского) и не тюркских языков (ЛЭ 1981: 564–565).
Ст. 11–12. Краснеет, как дева младая, / Капгар, молодой туксус. — Капгар — «черноволосый, брюнет» (впервые сходную расшифровку — «кап-кара — очень черный» предложил В. Д. Смирнов; см.: Лермонтов 1891a: II, 363; ср. также: Восток. 1923. Кн. 3. С. 181–182). «Туксус» — «отрок, безбородый юноша», в том числе о юношах, содержавшихся в гаремах, наряду с девушками-наложницами; «наперсник в специфически-восточном смысле» (Восток. 1923. Кн. 3. С. 181–182).
Лит.: ЛЭ 1981: 255, 329; Шувалов 1941: 280; Михайлов 1951: 133–134; Лермонтов 1964–1965: I, 658; Курбанов 1964: 119; Гаджиев 1981: 84–97; Заславский 2014: 45–52.