7
Наконец есть от вас известия; мы с женою начинали уже весьма беспокоиться. Хоть и провели вы печальные часы от нерешимости — ибо при болезни нерешимость хуже самой болезни, — но кажется мне (сколько мы в нашем невежестве можем угадать), что ваша поездка в Дрезден послужила вам к добру. Едва ли не прав Карус! От недугов печени часто бывает великая хандра. Может быть, ваша и происходит от этой причины. Следственно, это главная причина, и ее первую отдалить должно. Принимайтесь за Карлсбад. Только будьте осторожны; с этими водами шутить не должно; они действуют сильно и могут повредить, если употреблять их неумеренно и без необходимой нужды. Если увидите, что действие их вам вредит — остановитесь и перестаньте пить или на время отдохните. Расскажите как можно подробнее положение ваше доктору. Но спросили ли вы у Каруса, к которому из карлсбадских докторов надобно адресоваться? Верно, не спросили. Прошу вас убедительно дать о себе знать как можно скорее теперь; и потом продолжать уведомлять в немногих словах о своем лечении и об успехе его. Я послезавтра отправляюсь в Швальбах на три недели вместе с женою, следовательно и со всем домом. Продолжайте писать во Франкфурт. Здесь оставлю на почте назначение, куда ко мне пересылать. И мои все работы остановились; ничто не делается. Надеюсь, что после Швальбаха все пойдет своим обыкновенным чередом. Третьего дня со мной чуть не случилась беда. В супе, который я ел, притаилась маленькая, незаметная острая косточка. Я хлебнул супа; вдруг чувствую, что косточка вонзилась в горло. Начало колоть. Я беспрестанно кашлял; жевал мякиш хлебный, глотал — ничто не помогало. Наконец велел идти за доктором. Но видно, что кость испугалась доктора; я хлебнул воды, и за водою она ускользнула из горла. Тем и кончилось. Но было бы весьма, весьма худо, если бы так не кончилось. Теперь бы, может быть, я сидел с распухшим, воспламенившимся горлом, и, может быть, пришлось бы делать операцию. От таких бед остеречься нельзя; они еще более доказывают, что бог бережет нас. Чем более думаешь, тем яснее становится одно, что мы должны
покоряться и во всем, что бы с нами ни случилось, видеть добро, добро не потому, что оно нам таким кажется, а потому, что все выходит из воли одного того же любящего бога, который во всякое мгновение жизни нашей с нами, что на все есть его воля и его воля есть благо, в чем бы она ни проявлялась нам. Итак, покорность! В этом все: и терпение, и мир душевный, и все блага души. Вот вам куча писем. Я их вынул из пакетов, чтобы не обременять письма; но ни одного не читал. У нас была ваша московская красавица Киреева. Отправилась в Эмс; на зиму поедет в Италию. Есть у меня для вас две рукописи поэтические Аксакова; посылать их по почте нельзя; они сохраняются у меня до удобного случая. Прощайте. Храни вас бог. Жена вам дружески жмет руку. Дети, слава богу, теперь здоровы... Рейтерн и вся его семья вам сердечно кланяются.