Возвращение на родину (с. 89). — Кр. новь, 1924, № 4, июнь — июль, с. 125–127; Ст24; Р. сов.; Стр. сов.
Черновой автограф ст. 26–94 — РГАЛИ; на первом его листе — авторская помета: «1.VI.24». Авторизованные машинописи первоначальной редакции — ГМЗЕ и РГАЛИ.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Стр. сов.) с уточнением строфического деления по другим источникам. Датируется в соответствии с пометой на автографе РГАЛИ. Дата в Собр. ст., 2 — 1924.
В конце мая 1924 г. Есенин (впервые после своего зарубежного путешествия) провел несколько дней в родном
селе. «Возвращение на родину» отразило свежие впечатления от этой поездки.
Вскоре после написания поэмы Есенин не раз читал ее в кругу друзей: об этом вспоминали И.В.Грузинов (Восп., 1, с. 357) и В.И.Эрлих (Восп., 2, 323).
В.А.Мануйлов, слушавший «Возвращение на родину» в клубе имени Сабира (Баку), где Есенин выступал 3 октября 1924 года, так описывал свои впечатления: «Особенно запомнилось со всеми характерными есенинскими интонациями чтение стихотворений „Возвращение на родину“ и „Русь советская“. Но как графически передать его лукавую иронию, а может быть, и чуть-чуть пренебрежительную насмешку, иногда даже озорство, звучавшие в едва уловимых модуляциях его голоса? Все это будто сейчас звучит в слуховой памяти <приведен фрагмент от строки „Ах, милый край!“ по строку „Я этих книг, конечно, не читал“ с написанием слова „конечно“ как „ка-нешно“, слова „разводит“ как „разво-о-одит“ и слова „Энгельсе“ как „Енгельсе“>. В зависимости от настроения и обстоятельств одни и те же стихи Есенин читал по-разному. В клубе Сабира в концовке „Возвращения на родину“ не столько чувствовалось сожаление, сколько поддразнивание, подзадоривание некоторых требовательных критиков, сидевших в первых рядах» (Восп., 2, 180–181).
В отчете об этом же выступлении поэта М.Х.Данилов писал: «Есенин — дикий ветер русского духа, одинаково способный ломать, ласкать и дробить, но даже и в бессмысленном разгулье своем таящий некий первобытный разум, которого нельзя не почувствовать, в котором есть много цельного и здорового. Того, что нужно нам сейчас. Вот почему нам всем странно близок этот „скандальный пиита“ в серой блузе с вечно расстегнутым воротом, с поблекшими синими глазами на удалом лице и встрепанной
соломой волос. <...> Читал Есенин неплохо, хотя голосовые средства его не сильны и не богаты оттенками» (Бак. раб., 1924, 6 октября, № 226; подпись: М.Д-ов).
Уже первые отклики на поэму были разноречивы. Так, А.Б.Селиханович сетовал: «Вот в этом вся и беда, что поэту „ни при какой погоде“ не хотелось читать ни Маркса, ни Энгельса; не захотелось проникнуть<ся> мировоззрением рабочего класса» (Бак. раб., 1924, 25 сентября, № 217). Напротив, Г.Лелевич, процитировав финал поэмы целиком, с энтузиазмом восклицал: «Это совершенно ново! Правда, Есенин здесь не сливается органически с нашей революцией, он еще смотрит на нее со стороны, но он видит уже конкретные ростки новой жизни. <...> Научиться видеть революционное новое, а не только метели и Христа „в белом венчике из роз“ — это задача, которой не осилило большинство попутчиков. Есенин в этом (и некоторых других) стихотворении приближается к этому умению. Рано еще делать выводы, имеем ли мы дело с глубоким благотворным переломом или с временной игрой настроений. Как бы там ни было, приходится отметить революционные, светлые, радостные ноты в творчестве Есенина» (журн. «Молодая гвардия», М., 1924, № 7/8, декабрь, с. 268–269).
В дальнейшем большинство критиков — исключая Г.Г.Адонца (журн. «Жизнь искусства», М., 1925, № 35, 1 сентября, с. 9) — высказывались о «Возвращении на родину» в духе, близком суждениям Г.Лелевича. Среди них были М.Х.Данилов (Бак. раб., 1924, 25 декабря, № 294), А.П.Селивановский (журн. «Забой», Артемовск, 1925, № 7, апрель, с. 16), А.К.Воронский (альм. «Наши дни», М. — Л., 1925, № 5, с. 308), А.Я.Цинговатов (журн. «Комсомолия», М., 1925, № 7, октябрь, с. 63), В.Г.Никонов (журн. «Стрежень», Ульяновск,
1925, № 1, ноябрь, с. 11), П.И.Чагин. Последний закончил свое предисловие к Р. сов. такими словами: «Такие превосходные создания есенинского пера, как „На родине“ <первоначальное название поэмы>, „Русь советская“, чрезвычайно характерны не только для него, но и для всей той среды, через которую и вместе с которой он, подгоняемый ветрами и бурями революции, проталкивается к массам. В гражданских стихах Есенина нашел свое поэтическое выражение перелом, происходящий теперь в настроениях и сознании нашей интеллигенции. Это лишний раз свидетельствует о непочатой силе есенинского таланта и о том, какого большого поэта приобретает в нем революция» (Р. сов., с. 4).
А.И.Ромм, однако, расценил оба вышеупомянутых произведения как стилевой «срыв»: «...„На родине“ и „Русь советская“ местами впадают в плоский прозаизм, в слишком описательную обстоятельность. <...> Но это, конечно, только мелкие неудачи» (альм. «Чет и нечет», М., 1925, с. 37). В то же время А.Я.Цинговатов не сомневался, что обе поэмы Есенина, «конечно, войдут в хрестоматии» (журн. «Комсомолия», М., 1925, № 7, октябрь, с. 63).
Группа отзывов была посвящена пушкинскому началу в этих сочинениях. П.Ионов писал: «...внимание читателя приковывают прекрасные стихи С.Есенина. После долгих и бурных исканий автор пришел к Пушкину. Его „На родине“ и „Русь советская“ определенно навеяны великим поэтом...» (газ. «Правда», М., 1924, 24 октября, № 243). «Переход к пушкинскому стиху» в этих двух поэмах отметили И.М.Машбиц-Веров (журн. «Октябрь», М., 1925, № 2, февраль, с. 145) и И.Н.Розанов (журн. «Народный учитель», М., 1925, № 2, февраль, с. 114; подпись: Андрей Шипов).
Есенина Татьяна — мать поэта Татьяна Федоровна Есенина (1875–1955).
Дед — Федор Андреевич Титов (1845–1927), дед поэта по матери.
Кукольня (куко́лина, куко́льник) — ку́коль, сорное растение в посевах злаковых культур.
Сестры — Екатерина Александровна Есенина (1905–1977) и Александра Александровна Есенина (1911–1981).
По-байроновски наша собачонка / / Меня встречала с лаем у ворот. — Казалось бы, конкретный литературный источник обозначен здесь самим автором (см. текст между 13-й и 14-й строфами «Песни первой» поэмы Д.Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда» — Байрон Д.Г. Соч. В 3-х тт. М., 1974, т. 1, с. 151). Однако, обратив внимание на особенности есенинского цитирования Байрона, Н.С.Ашукин (очерк «Песни-стихи», 1926) резонно указал на более близкую параллель:
«...песня „Последний день красы моей“ является сильно искаженной переделкой стихотворения И.Козлова „Добрая ночь“, в свою очередь являющегося вольным переводом отрывка из „Чайльд-Гарольда“ Байрона („Проснется день, его краса утешит божий свет“). Интересно отметить, что, вероятно, отзвук строфы этого стихотворения-песни:
Травой он зарастет —
Собачка верная моя
Залает у ворот...
является строками стихотворения С.Есенина „Возвращение на родину“ <следует цитата>» (Кр. нива, 1926, № 35, 29 августа, с. 19). Согласно Н.М.Ядринцеву, эту песню также называли «Собачка» и она была «самою любимою
в острогах» (в его кн. «Русская община в тюрьме и ссылке», СПб., 1872, с. 109).