* «За гремучую доблесть грядущих веков...» (с. 171). — Маковский С. Портреты моих современников. Нью-Йорк, 1954, с. 398. В СССР — Пр-65, с. 60. БП, № 149. Автограф с датой «март 1931» — A3. Автограф на одном листе со ст-нием «Колют ресницы. В груди прикипела слеза...» — AM. Историю становления текста см.: Семенко, с. 56 — 67, а также HM-III, с. 150 — 152. См. Приложения, Ср. вариант зачина:
Не костяшками дева стучит
Человеческий жаркий искривленный рот
Негодует поет говорит —
Сохранившийся беловой автограф (с правкой) дает последовательность вариантов финальной строфы:
К шестипалой неправде в избу
Потому что не волк я по крови своей
И лежать мне в сосновом гробу
(ср. строфу 5 в ранней редакции 1; ср. также ст-ние «Неправда»).
И слеза на ресницах как лед
Потому что не волк я по крови своей
И во мне человек не умрет
(ср. ст-ние «Колют ресницы. В груди прикипела слеза...»: «И слеза на ресницах» — вариант: «И слеза замерзает» (A3).
И сосна до звезды достает
Потому что не волк я по крови своей
И неправдой искривлен мой рот.
Ср. строфу 4 в ранней редакции 2 (переход от 2-го варианта к 3-му зафиксирован в A3). По свидетельству Э. Г. Герштейн, финальная строка не нравилась и самому Мандельштаму: «Когда он читал мне это стихотворение, он сказал, что не может найти последнего стиха и даже склоняется к тому, чтобы отбросить его совсем» (Герштейн, с. 39 — 40). Окончательная редакция финальной строки была найдена только в конце 1935 г. в Воронеже: «И меня только равный убьет». Печ. по ВС.
Домашнее название — «Волк». Ядро «волчьего цикла» (см. HM-I, с. 179 — 184 и 431 — 433). Ср. в письме М. А. Булгакова К. С. Станиславскому от 18 марта 1931 г. (!): «На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк... Со мной и поступили, как с волком. И несколько лет гнали меня, по всем правилам литературной садки в огороженном дворе» (цит. по: Чудакова М. Жизнеописание М. А. Булгакова. — Москва, 1988, № 11, с. 93). Ср. также запись в дневнике В. Яхонтова (июль 1931 г.): «он затравленным волком готов был разрыдаться и действительно ведь разрыдался, падая на диван тут же, как только прочел (кажется, впервые и первым) — мне на плечи бросается век-волкодав, но не волк я по крови своей» (ЦГАЛИ, ф. 2440, оп. 1, ед. хр. 45, л. 51). Когда С. Липкин сказал, что это «лучшее стихотворение двадцатого века», Мандельштам ответил: «А в нашей семье это стихотворение называется «Надсоном», имея в виду, возможно, совпадение с размером стихотворения Надсона «Верь, настанет пора и погибнет Ваал...» (Липкин, с. 99). Но, скорее всего, дело было в другом. «Про «Волка» О. М. говорил, что это вроде романса, и пробовал ввести «поющего»...» (HM-III, с. 150). Характерно, что,попав на Запад (одним из первых — в мемуарах С. Маковского), это ст-ние — «судя по характеру и стилю, какое-то время лишь приписывалось Мандельштаму» (см.: Мандельштам О. Собр. соч. Нью-Йорк, 1955, с. 170 и 377).