Китайская шапка
Манегрская
Было это в те далекие времена, когда на берега Зеи не ступала нога ни русского, ни китайца, и кочевали бое на оленях.
Бое, как и соседи их — орочоны, и соседи их соседей бирары и гольды, были большим народом — и не десятками, как нынче, а в тысячах считались.
Люди рождались и проходили по земле; как красная рыба кэта, узилась широкая тайга, и от тесноты вражда подымалась среди людей.
Брат пошел на брата. Род забывался, и каждый думал только о себе и жил по себе. Никто никого не хотел слушать. И своеволью не было никакого упора. Полуголовый и безголовый считали себя головою. Вся жизнь перевернулась, и никому житья не стало. Худые люди, а такие везде найдутся, дано ли тебе тысяча оленей или ни одного, худые люди стали обижать хороших. А жаловаться некому было, и заступы негде искать.
Жили бое крепко и дружно родом, а замутилось, и стали друг другу как самые первые враги.
Вот и сошлись кто помудрей да потолковей и решили, что без царя никак невозможно.
А был один самый зоркий — Касяки Ойлягир, взял он себе котомку с соболями на плечи, рогатую пальму в руку, покликал серую свою собаку, умылся из родной реки Силирни-биры и в путь — царя искать.
* * *
Долог и труден был путь.
На юг от Силирни-биры шел Касяки. Немало встречалось разных людей по дорогам. И сначала понимали, что говорил он, а потом речь его стала другой, как таежный шум, как птичий клик, и сам он перестал понимать других. И только одно: как заговорит о царе — где ему найти царя? — всякий указывал дорогу.
Большие ноены — правители богатых родов, случалось, звали себя царями, но Касяки всегда угадывал обман и шел дальше. Царское имя — где найти царя? — было ему верным поводырем.
Так дошел он с серой своей собакой до самого дома, где жил царь китайский.
А к царю его не пускают.
— Зачем и откуда? — не хотят пускать, хоть что хочешь.
Стало Касяки обидно:
«Как? Его не пустить! А вот возьмет он свою рогатую пальму, да пальмой!»
Царь услышал шум.
— Что такое?
Говорят царю про Касяки.
Подумал царь:
«Вот какой смелый, никого не боится: один с своей пальмой на всех!» — и велит привести к себе Касяки.
И вошел Касяки к царю, положил перед царем подарки — сорок черных соболей.
Царь копнул мех, а из-под черного, как небеса, заголубело, — глаза у всех и разбежались: впервые увидели китайцы соболиную шкурку!
— Пришел царя искать, — сказал царю Касяки и помянул царю о смуте, о родной реке Силирни-бире, где от смуты не стало житья.
Выслушал царь Касяки, велел принести отдарки: золота и серебра.
Да Касяки-то ничего брать не хочет: золото — он от роду не видел золота — и золото в глазах его, что медь, а серебро — и серебра он никогда не видел — серебро сошло за олово.
Подумал и кусочек серебра взял — на пули пригодится.
А царь подумал:
«Вот он какой: и смел, и щедр, и ничем не прельстишь — ни золотом, ни серебром. Да это и есть царь!»
И велел принести шапку: китайскую шапку с синим корольком — шарик такой, и еще просто шариков горсть.
И когда подали царю шапку и шарики, царь надел шапку на Касяки.
— Ты будешь царь над бое, — сказал царь, — а эти шарики раздай приятелям, кому поверишь, и будут они твои полковники и урядники. А кто тебя не послушает, возьми палку, да палкой — послушают! По своей-то воле жить, надо, чтобы у человека было и тут, и там, — царь показал на голову себе и сердце и, подняв руки, распростер, как крылья, над головой, — и здесь вот!
* * *
В китайской шапке с синим корольком вернулся Касяки домой на Силирни-биру и объявил бое, что он царь их, и указал на шапку.
Подняли на смех. И кто поверит — китайская шапка с шариком, царь? — и такой галдеж пошел, прохода нет.
А Касяки позвал приятелей, роздал им шарики — сказал царское слово.
Полковники и урядники взяли палки.
И те, кто смеялся, живо поджали хвост — такой уж смерд человек, коли нет в нем — нет ни тут, ни там, ни здесь вот!
Палка гуляла вовсю, лупила смехунов чуть не до смерти.
Видят, Касяки большой начальник, и стали слушаться.
А воры попрятались, горланы поумолкли. И завелся настоящий порядок.
До глубокой старости царствовал над бое Касяки Ойлягир. А по смерти его шапка с синим корольком перешла его сыну, а от сына внуку.
И по смерти полковников и урядников, приятелей Касяки, шарики их пошли их детям.
Так нарядились бое.
И доныне крепки их роды — Ойлягир, Манягир, Гова-гир, Гурагир, Учаткан — и привольней житья ни один народ не знает.