Эйгелин
1
Жил-был большой богач и было у него двое детей — сын да дочь.
Вырос сын и задумал старик сына женить. И по богатству старика немало нашлось невест. Старику-то они по душе, да сыну-то неладны: поживет с молодой женой день, два и назад к родителям отправит. Уж старик рукой махнул и перестал сватать.
Говорит Эйгелин сестре:
— Сшей мне, сестра, десять пар обуток, наклади их полны жиром, за море иду.
Послушала сестра, приготовила брату десять пар мягких обуток, наполнила их оленьим жиром. Забрал он обутки, простился с домом и вышел.
* * *
Идет Эйгелин день, идет ночь, — не спит, не присядет. И только, когда башмаки запросят каши, остановится переобуться, поест.
Так и идет.
Встречает его белый ворон.
— Ты куда пошел, Эйгелин?
— Иду за море.
— Не ходи, сгинешь.
— Эна!
— Говорю, не ходи: не пройдешь.
— Нет, все равно пойду.
До трех раз остерегал ворон и трижды был один ответ: стоял на своем Эйгелин.
Вынул ворон из-под левого крыла длинный большой нож.
— На, возьми этот булат на случай! — и улетел.
* * *
Идет Эйгелин день, идет ночь. На пути ему застава — полынья, да такая, конца-краю не видно.
«Знать и вправду не пройдешь!»
И хоть назад иди.
Да вспомнил Эйгелин про воронов батас, отошел, разбежался, взмахнул батасом и, как на крыльях, стал на другой стороне.
Идет дальше — опять застава: впереди камень, как гора, и в снегу весь. Подошел поближе — камень зашевелился, не камень, белый медведь.
Взмахнул Эйгелин батасом да на медведя и духом вскочил зверю на спину. Кинулся медведь, заревел и ну бегать, скакать — хочет сбросить, да цепок Эйгелин, держится крепко. И обессилел медведь, батас его и кончил.
Отрезал Эйгелин у медведя из-за уха самый длинный волос, как чаут, аркан олений, скатал кольцом и себе в колчан.
Идет дальше. А впереди ему заставой белеет снежный длинный хребет. Ближе подошел — шевелится, и не хребет снежный, белый горностай.
Кинулся Эйгелин на горностая, вскочил на спину. Как бешеный, побежал горностай, завертелся, закувыркался, да сделать ничего не может и упал под острым батасом.
И у горностая, как у медведя, срезал Эйгелин из-за уха волос, скатал в кольцо да себе в колчан.
Идет дальше. Перешел море. Берегом идет. И опять
застава — яр, да такой крутой, и снег между прогалин. Всмотрелся, а яр, как живой, не яр — пестрая гусеница.
И как на медведя, как на горностая, бросился Эйгелин на гусеницу, крепко уцепился. Билась, извивалась гусеница — и ничего не помогло. Он убил ее, как медведя и горностая. И у мертвой отрезал волос, скатал кольцом и в колчан к себе.
* * *
Идет Эйгелин день, идет ночь.
Много стоит руйт — больших кожаных юрт. Подошел поближе и в сторонке прилег.
У руйт молодежь пинала мяч. Ловко шла игра.
Из всех, особенно одна, с длинными косами до пят, приковала к себе его глаза: когда она бежала, ее косы, как прутья, стояли за спиной, — так она была быстра.
И еще две другие показались Эйгелину: схожие с лица, они бегали все рядом, не перегоняя и не отставая друг от дружки, словно сшиты.
«Вот которую одну из этих схожих и возьму в жены!» — решил Эйгелин.
И когда стемнело, он заметил, куда пошли сестры, да за ними следом.
И нагнал у руйты.
И когда одна из них ступила в руйту, он схватил за руку другую. Та оглянулась и ввела его с собою в руйту.
— Вот наш гость!
* * *
В руйте сидел старик. Стал расспрашивать: куда и откуда?
— Из-за моря, — сказал Эйгелин.
— Ну, и даль! И как это ты умудрился?
Эйгелин велел принести колчан — за дверью он его оставил.
И когда принесли колчан, вынул медвежий волос. Посмотрел старик, покачал головой.
— Ну, и бедового ж ты зверя уходил! Кому доводилось
на море ходить, сети метать, встреча с этаким — погибель: много кого так и не вернулись.
Эйгелин достал волос горностая.
— А этот еще лютее, — сказал старик, — увидит и готово, все равно, где хочешь настигнет, не увернешься. Немало погубил народа.
Эйгелин показал волос гусеницы.
— Ну, а это уж, как сам страх: кому, охотясь за диким оленем, случалось встречаться, живым никто еще не уходил, — старик посмотрел пытливо, — зачем ты к нам пришел?
— Так, — сказал Эйгелин.
— За хозяйкой?
— Да.
— Вот мои две, бери любую. Только не выйдет дело. Такого, как ты, всякий заметит. Помяни мое слово: тебя женит на себе высокая с длинными косами.
— Ну, нет, я хочу взять твою дочь.
— Мало, что хочешь! Очень мне жаль тебя, а не будет по-твоему.
В руйту вошла — легка на помине! — та длиннокосая, принесла новую одежду: от шапки-малахая до обуток все белое без единого черного волоска и деревянное блюдо с мясом.
— Не хочу! — отстранил Эйгелин.
Ничего не сказав, мигом умчалась и так же мгновенно вернулась в руйту, но уже с черной одеждой и поставила перед Эйгелином блюдо с оленьим жиром.
А у старика еще варится, не поспел.
Эйгелин вынул нож и взялся за еду.
Запечалился старик, да уж поздно.
Эйгелин съел все блюдо.
— Ну, обувайся, пойдем ко мне! — сказала длиннокоска.
— Веди, разве я знаю куда! — поднялся Эйгелин.
И они пошли.
2
Она показала на большую руйту.
— Вот моя!
И встала.
И он остановился.
— Побежим наперегонки: кто первый придет, тот и будет главным. Только знай, прибежишь первым, прыгай прямо в теплый полог, не зевай.
И они побежали.
И обогнал Эйгелин — первым прыгнул в руйту.
Две собаки, прикованные железными цепями у входа, рванулись на него и оторвали у него полы.
Следом вошла она в полог.
И трое суток провели они вместе, не выходя из полога.
В последнюю ночь слышит Эйгелин, шипит что-то. Высунулся, осмотрелся: на пологу черепа человечьи, руйта железная, а за деревянным столбом рассованы трупы, и все, как на подбор, — молодые, сильные, как сам он.
«Тут и мне смерть!» — подумал Эйгелин.
И не убежишь: вход сторожат собаки, а отверстие вверху и высоко и узко.
* * *
Наутро говорит ведьма:
— Ты соскучился? Хочешь, пойдем пинать мяч?
— Пойдем.
И пошли.
Собралась молодежь, завели игру.
И никто не мог справиться с ведьмой: когда она бежала, косы, как прутья, стояли за спиной, так была быстра.
По-прежнему сестры, дочери старика, неразлучно бегали вместе, словно сшиты.
Но всех обгонял Эйгелин. И никто не мог пнуть мяч так далеко, как он.
Стемнело.
— На, возьми одежду, иди вперед, я догоню! — сказал Эйгелин жене.
И когда та скрылась, он подошел к сестрам.
— Скучно мне, — сказал он сестрам, — не спите по ночам, пусть одна из вас караулит. Что-то случится, чую.
* * *
Живет Эйгелин с женою. Без нее ни шагу. Одному все
равно от собак не выйти и не войти в руйту. Мало на людях, больше в теплом пологу. И все скучнее и скучнее ему в теплом пологу.
— Ну, ты совсем заскучал. Давай играть хоть в пятнашки.
— Давай.
Тогда она ударила его и отскочила. Он за ней, нагнал — не увернешься! — и сам ударил.
И пошла игра.
Играют ночь, играют день, и еще день и еще ночь.
Стала она уставать, нет-нет, да и задремлет. А ударит он ее, она встрепенется и опять уснет. И ударом он ее опять разбудит, но она уж не может ему отвечать.
На третью ночь, как убитая, заснула она, и что он ни делал, не мог ее поднять: бил, толкал, тряс — ничего не берет.
И сам уморился. Прилег — скучно ему.
В пологу у задней стены против входа чуть светила лампа.
И видит Эйгелин — полог начинает подыматься. Шелохнулся он, и тень, как в воде рыбка, плеснула.
Лежит Эйгелин, не шевельнется, в щелку смотрит. И вот опять поднялась тень над лампой. Всмотрелся — старая, сморщенная старуха, она нагнулась к нему, а в руке ее, как серп, пекуль.
Тут он шевельнулся, и старуха бесшумно метнулась, как рыба.
«Вот она, моя погибель!» — Эйгелин поднялся и к жене.
Но сколько ни будит, она спит, не слышит.
И взял он батас, отрезал жене ее длинные косы, выстриг голову, надел ее платье, а ее нарядил в свое, перенес на свое место и так ее положил, чтобы не видно было лица, сам же прикрепил себе ее косы и лег на ее место.
Лежит Эйгелин, полузакрыты глаза, не шелохнется.
И вот показалась старуха, костлявая, — пекуль в руке. Постояла, посмотрела на спящих, шагнула — и еще раз
шагнула. — Нагнулась костлявая над его переодетой женой — задрожал пекуль в костлявой руке. Протянула руку да назад: или ошиблась? Что-то бормочет, — не верит? И опять нагнулась, долго смотрела и вдруг как ударит.
Только вскрик и кровь залила полог.
Кинулся Эйгелин, выскочил в руйту, пригнулся и прыгнул кверху к дымоходу. И только что ухватился за шест, звякнула цепь — сорвалась собака да его за ногу.
Висит Эйгелин, высунулся по пояс, держится крепко, а собака на его ноге висит.
И закричал Эйгелин.
* * *
Не спала одна из сестер, караулила. Слышит крик, разбудила сестру, да к отцу.
— Гость кричит, не случилось ли что?
Вскочил старик, схватил копье и поднял народ. Всем народом побежали к железной руйте.
Эйгелин висел на руках по пояс над руйтой — собака держала его за ногу, не отпускала.
Старик залез на руйту, спустил по ноге Эйгелина копье, заколол собаку.
И выбрался Эйгелин на волю.
Убили и другую собаку да в руйту. А там, за пологом, за лампой, сундук. Открыли сундук — старуха: на корточках сидела костлявая — пекуль в руке, и выла.
Живо порешили старуху, принялись за руйту, разбили железную. Много мехов нашли и всяких богатств — дорогие бобры, росомахи.
3
Живет Эйгелин у старика в руйте.
Две дочки у старика, была и еще постарше, да незадолго до прихода Эйгелина померла и мертвая валялась в тундре, брошенная зверям и птицам.
Раз поутру говорит старик Эйгелину:
— Неладное что-то во сне мне снилось. До сей поры лежит моя дочь, никем не съедена, — нехорошо. Ты бы ее оживил!
— Да разве я могу такое сделать?
— А что ж? Ты прошел море, убил медведя, горностая, гусеницу, ты победил столько напастей!
Задумался Эйгелин: а и в самом деле не испытать ли ему силу?
И когда настал вечер, взял он бубен, и начал камлать. И долго колотил он в бубен, потом гаркнул, как ворон — и мертвая сестра влетела в полог. Кинул он бубен и к мертвой: тряс и ворочал — и мертвая зашевелилась и ожила.
* * *
Живет Эйгелин у старика в руйте.
Две дочки у старика и третья, что оживил Эйгелин, а была и четвертая, самая меньшая, ее старик не показывал.
Говорит старик Эйгелину:
— Много ты нам сделал добра, от многого ты нас избавил. Теперь можем спокойно ходить на море и в горы, нас изводить больше некому и наши сыновья будут жениться, наживать большие семьи. Пора и тебе жениться, да и домой идти на свою сторону.
— Ладно, — согласился Эйгелин.
— А пригони наперед олений табун, — сказал старик. Эйгелин пошел за табуном.
А старик сделал сани и балок — возок крытый. Все приготовил к кочевке. И когда Эйгелин пригнал табун, старик разделил табун: половина ушла в горы, другая — осталась у чумов.
— Это твоя и будет! — показал старик, — теперь кочуй!
Смотрит Эйгелин, а та старшая дочь старика, которую оживил он, у саней хлопочет, готовится к отъезду и такая проворная, одно горе — коса и крива.
* * *
Идут и идут — путь за море далекий.
Не покладая рук работает кривая: и ставит и собирает руйту и весь олений караван на ней, — и хоть бы одно доброе слово от Эйгелина!
Как-то Эйгелин был в табуне, а кривая влезла в балок,
где тайно ехала с ними самая младшая сестра, которую скрывал старик от Эйгелина.
Надо тебя ему показать, — сказала кривая, — тогда он и со мной будет лучше! Больше сил моих нету.
Сестра согласилась.
А вечером говорит Эйгелину кривая:
— Не буду я ставить руйту, больно погодно. Ты ложись в балок, а я пойду в табун.
И ушла. Сидит один Эйгелин, горько задумался о своей судьбе бессчастной, — он вернется домой и все будут над ним смеяться: косая, кривая!
И с чего это она выдумала, чтобы лег он в балок, и совсем не так уж погодно!
Не хотелось ему и с места трогаться, все было постыло. все-таки встал он, повернул балок дверьми от ветра. Странно: больно тяжелый! Заглянул — а там сундук. Открыл сундук и понять ничего не может: в сундуке горит лампа, а около лампы сидит, да такая, никогда и не снилась ему такая. Он в сундук и всю ночь оставался, не выходил на волю.
Поутру приходит из табуна кривая и не узнать Эйгелина: какой к ней ласковый и добрый и во всем помогает!
* * *
Кончился путь. Вот и родная сторона.
Услыхали люди, что Эйгелин вернулся, привез жену из-за моря, и понаехало народу со всех концов.
Встретила Эйгелина сестра. Старик-то не дождался сына, помер. Обрадовались друг другу.
Велит Эйгелин на радостях убить оленей, чтобы гостей угостить, а последнего убить оленя, чтобы помазаться свежей кровью — станет он венчаться.
А сестре приказал настлать от возка до самого полога тюленей, а сверх покрыть бобрами и росомахами.
И все было исполнено. Кричит кривая:
— Торопитесь мазаться, кровь стынет!
А сама с сестрой Эйгелина пошла к возку, и вывели они под руки невесту.
И как увидели парни такую, точно с ума посходили: кто дотронулся до ее руки или случайно коснулся одежды, кто прямо посмотрел ей в глаза, тот затрясся на месте, а некоторые тут же на месте и померли.
Пришлось отложить венчанье до другого дня, а невесту пока что спрятать.
И когда разъехались гости, повенчался Эйгелин и зажил счастливо с молодою женой.
А кривая заняла в доме место старшей жены: уважал ее и любил Эйгелин, как мать родную.