IV
ЖЕРТВ РЕВОЛЮЦИИ
О похоронах жертв революции говорили давно.
Спорили о месте: хотели первоначально на Дворцовой площади похоронить, да, говорят, Горький вступился, и постановили на Марсово поле нести.
Пугали всякими страхами: и то, что пулеметы будто на крышах не все сняты и, как пойдет процессия, тут и начнется стрельба; и того еще боялись, что нужен порядок, а как его сделать? — никто никого не слушает.
Накануне прибежала к нам во двор девчонка из соседнего дома, предупреждает не выходить на улицу:
— На 17-ой линии с седьмого этажа с крыши только что сняли пушку!
А случившиеся при этом страховоды подтвердили:
— Из Москвы в одну ночь пешком целый полк пришел: бегут с войны.
23-го марта ровно месяц, как началось.
23-го марта и состоялись похороны.
Без колокольного звона несли красные гроба.
А если бы знали, какой есть погребальный перезвон — в старых русских городах, в Сольвычегодске и нынче звонят, — большое искусство!
На Марсовом поле говорили речи и из всех запомнилось — В. И. Засулич:
«о втором издании русской революции».
Сумрачны были эти похороны, как и день сумрачный.
*
На углу 14-ой линии какой-то самозваный милиционер, пользуясь случаем — народ на похоронах! — залез в квартиру на самый на верх.
Была одна женщина в квартире с детьми, подняла крик. Соседи — одни женщины оставались — на крик бросились, навалились на «милиционера» и потащили вниз.
Крик поднялся на всю линию.
Собралась толпа.
— Голову ему снять мерзавцу!
Ну, а тот просит, винится:
— Не снимайте, — говорит, — головы моей! — просит.
Страшно, когда человек на тебя бросается, а страшнее
того, когда схватят тебя, бросающегося.
— Голову снять!
Одно твердят, не слушают ничего.
Вот это-то и есть самое страшное: не слушают! — не слышат слов твоих.
Кричали, кричали — слава Богу! — повели в комиссариат.
*
Сумрачны были похороны и красное не красным, сумрачным смурило.
А когда наконец стали расходиться, все только и говорили, что о порядке.
И иностранцы, говорят, дивились нашему порядку.
— Первый смотр революционного пролетариата!
*
Скажу о порядке —
Чем-чем, а порядком мы всегда славились.
И летописный беспорядок — «наряда» будто нет! — и прославленная московская Ходынка, все это так — либо со зла, либо себе на уме сказано.
Через месяц в Саратове — все газеты облетело!
В Саратове на Петиной улице спозаранку образовывались хвосты — очередь перед публичными домами — публичные солдатские хвосты: 40 человек на одну женщину, как раз, стало быть, наоборот песни. И бывали случаи, что даже выскочит на улицу которая: «Спасите, больше работать не могу!» Ну, а уж зато порядок — такой был порядок, что иностранные корреспонденты, когда дознались, то не только дивились, а и завидовали: в Европе ничего подобного не бывало! Конечно, культурные-то народы без привычки полезли бы, как скоты, и передрались бы друг с другом из-за.
А еще позже в Ташкенте.
В Ташкенте самосудом прикончили Коровиченку. И когда лежал он на полу, истерзанный, при последнем издыхании, образовался опять-таки, скажу, хвост —
очередь — пускали за 30 копеек по очереди плевать в лицо умирающему — хвост плевательный.
Шли, платили 30 копеек и плевали, и был порядок — математический.