НИКОЛИНО ПИСЬМО
I
Был Аника купец богатый;ехал он раз путем—дорогой домой с барышами. Едет он селом, а там на бане надпись надписана:
«Рожаница лежала Авдотья Муравьева, мальчика родила — быть этому мальчику солдатом».
Проехал Аника, ничего не подумал. Въезжает в другое село, опять надпись:
«Рожаница лежала Палагея Архипова, мальчика родила — этому мальчику быть хозяином».
Едет Аника дальше, думает о доле: рядит судьба человеку долю, судьбы конем не объедешь.
В третье село въезжает Аника, и тут баня, и тут надпись:
«Рожаница лежала Наталья Котова, родила мальчика — этому мальчику Аникиным добром и казной владеть».
Анике это не показалось.
— Как так, Котову моим добром и казной владеть! Не согласен.
Все село поднял Аника. Указали ему Котову Наталью: на краю села, муж-то пропал, одна с ребятишками билась, — очень худо жила Наталья.
Аника ей денег дает: отдай ему мальчика. Поплакала Наталья и отдала: все едино, Бог приберет!
С Ванюшкой Котовым поехал Аника домой. Едет лесом. Стоит осиновая дупля. Приостановился, да Ванюшку в дупло и спустил.
— Ну, слава Богу, — перекрестился Аника, — избыл беду!
И ходчее поехал.
А случилось о ту пору, соседский поп поехал в лес за дровами, наехал на осину, видит, из дупла парок идет, колонул, а там Ванюшка плачет. Ну, сейчас же вытащил его из дупла, завернул в тулуп и домой.
— Что, отец, приехал порожнем? — встречает попадья.
— Молчи, мать! Я себе сына нашел.
А они бездетные были, поп с попадьей.
И остался Ванюшка у попа жить. Воспитали его, обучили. Десять лет прошло, и выровнялся мальчишка на славу, дельный.
II
Позабыл богач Аника о Ванюшке, живет, богатеет.
Пуще прежнего валит ему счастье и удача.
Вот она, судьба-то!
Заехал Аника по делам в то село, где поп жил. Знал попа Аника сколько лет, остановился у него ночевать.
— Откуда это, отец, сына взял, ровно бы и не было у вас?
— А вот Бог сына дал: в дупле нашли! — и рассказал поп, как поехал в лес по дрова, наткнулся на дупло.
Аника так и замер.
Вот она, судьба-то!
Да спохватился, просит у попа мальчишку. Смутил попа. За полтысячи сторговались. И поутру увез Аника Ванюшку.
Куда его девать? Где схоронить, чтобы уж дочиста — концы в воду?
Едет Аника большой деревней. Большой колодезь. Вылез. И Ванюшка за ним — воды напиться. Ванюшка нагнулся, а Аника сзади как пхнет. И угодил Ванюшка в колодезь.
— Ну, слава Богу, ушел от беды! — перекрестился Аника, да скорее домой.
И надо ж такому быть — пожар. Запылала деревня. Набат. Всполошились крещёные, кто с чем, и прямо к колодцу. И как опустили первую бадью, так и вытянули Ванюшку. Глядь, а огня как и не было, чуть только курится.
— Это, — говорят старики, — для него и пожар появился. Станем—ка мы, крещёные, кормить его миром!
И остался Ванюшка жить в деревне. Из дома в дом — в каждой избе ему дом. Поили, кормили. Двадцать лет прожил Ванюшка — этакий молодец вышел.
III
Тридцать лет Ванюшке. Не признать его и родной матери, не узнал бы и поп с попадьей, а Аника и подавно.
Позабыл Аника, был или не был на свете Ванюшка. Была судьба Ванюшке владеть его добром и казной. Аника судьбу обошел.
Старый стал Аника, а счастья с годами не убывало, — богатый купец Аника.
Едет Аника с товаром на ярмарку в ту самую деревню. Остановился у старосты. Разговор о том, о сем.
А Ванюшка о ту пору у старосты прислуживал.
— Экий молодец-то у тебя! — залюбовался Аника на Ванюшку.
А староста и говорит:
Не простой он у нас, колодезный, из колодца вынули! — и рассказал Анике про пожар.
Вот она, судьба-то!
Ударило больно Анику, он к старосте: отдай да отдай молодца.
Ну, старосте чего, — бери. Дал Аника отступного тысячу, да с Ванюшкой и покатил домой.
Приехал Аника домой, привез Ванюшку, сам со своей старухой раздумался, чего бы такое сделать, отделаться от Ванюшки.
— В монастырь бы его определить! — советует старуха.
А и в самом деле, чего лучше.
И на следующий день повез Аника Ванюшку в монастырь. Знакомые были монахи, уважали Анику. Так в монастыре Ванюшку и оставил: пускай за душу молит.
Полюбился Ванюшка в монастыре, — хороший работник. Два года прожил, на братию трудился.
IV
Два года прошло, сбыл Аника Ванюшку, кажется, теперь чего ему бояться? А сердце непокойно: ест ли, пьет, Ванюшка из памяти не выходит, так и видится ему баня, на бане надпись:
«Рожаница лежала Наталья Котова, родила мальчика — этому мальчику Аникиным добром и казной владеть».
И во сне Ванюшка снится. Ой, как страшно: стоит перед ним, как живой, ничего не скажет, только смотрит неотступно, как судьба безотступна.
«Рядит судьба человеку долю, судьбы конем не объедешь!».
— Вот что, старуха, поеду—ка я в монастырь проведать, не убег ли Ванюшка?
Собрался Аника и поехал, повез монахам угощенье.
— Ну, что, как Иван?
— Жив, живет хорошо, в монахи постригаем.
— Что вы говорите: в монахи? — у Аники от радости дух захватило.
Тут подскочили к Анике, высаживать его пустились из коляски.
— Ах, — говорит Аника, — беда какая: деньги-то я дома забыл. Отпустите Ивана с письмом, пусть он сходит домой, а я у вас погощу.
Ну, монахи, что угодно, известно: для богатого да щедрого на голове пойдешь, — притащили и бумаги и конвертов.
И написал Аника старухе: как будет Иван домой, послала б его в лес, а след за ним Шалапуту, чтобы там его и кончил.
Запечатал письмо, подал Ивану.
— Снеси старухе, передай в руки, никому не показывай!
С письмом Аникиным пошел из монастыря Иван. Идет леском. Задумался. Роботко что-то. Глядь, старичок навстречу.
Ласково посмотрел старичок.
— А, здорово, Аникин приемыш!
— Какой я Аникин приемыш, я — монах.
— А покажи, что несешь?
— Письмо.
— Дай, покажи.
— Да как я покажу? Аника не велел.
— Да дай же, говорю тебе.
Да так строго и праведно смотрит — это Никола был Угодник, печальник о всех гонимых.
Иван письмо ему и подал.
Разорвал старик письмо.
— Вот, не давал, а тут бы тебе смерть была! — сам отошел в сторону, стал у сосны.
Иван уж и смотреть боится.
— На тебе письмо, иди с Богом.
И пошел Иван, понес старухе письмо не Аникино, а Николино.
Пришел в дом Аникин, подал старухе письмо. А в письме будто пишет Аника, чтобы, не дожидаясь света, шла б к попу да просила б попа обвенчать дочку с Иваном до света.
Схватилась старуха, вывела дочку, благословила Ивана с Софьей.
А сама к попу. Поп было уперся: так скоро! Ну, она ему волю Аникину сказала, поп и размякнул.
Известно, для богатого да щедрого все можно, — до света Ивана с Софьей обвенчали.
И живут молодые день и другой и третий, полюбили друг друга, дней не замечают.
А Анике не терпится, хоть бы узнать поскорей, прикончил ли Шалапут Ивана? Прожил Аника в монастыре три дня, отблагодарил монахов — деньги-то при нем были — и домой поехал.
Весел Аника: теперь уж окончательно развязался — лежит Иван где под кустом в лесу, мертвого едят его звери.
Смешно Анике, смеется, — вот она, судьба-то!
— Я — Аника!
Доехал до ворот, да к дверям.
— Я — Аника!
Распахнул дверь, а на пороге Иван с Софьей под руку, а за ними старуха.
У Аники в глазах помутилось: как стоял, так и остался.
Вот она, судьба-то!
Едва отошел, присел на лавку.
— Что ты наделала, старуха!
— Твоя воля, Аника.
— Да я ж его велел в лес завести Шалапуте.
Старуха — письмо: «обвенчать дочку с Иваном до света».
Его рука, сам и писал, сам и подписывал.
Ничего понять не может Аника. Уж не снится ль ему, или он ума решился?
— Я — Аника! — вскочил Аника, да опять на лавку и повалился.
А когда очнулся, призвал Ивана. И рассказал ему Иван о старике чудном.
— Никто, как Никола Угодник.
Не может Аника помириться, нет, сам он спросит Николу, так это или обманывают его? И посылает Ивана: пусть идет, отыщет Николу и попросит для него письмо — хочет Аника видеть Угодника.
V
Помолился Иван Николе.
Ранним утром простился с женою и отправился в путь: пусть Никола будет ему водитель.
Шел Иван путем—дорогой — близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, доходит до речки. На речке перевоз: сидит в лодке девица, почернела вся под ветром, сидит, держит весла.
— Перевези меня, красавица! — крикнул Иван.
— А куда пошел, Аникин приемыш?
— А иду я к Николе. Не знаю, найду ли?
— Найдешь, найдешь, Ванюша, перевезу тебя на тот берег, пойдешь берегом, выйдешь в лесок и будет направо избушка, тут и увидишь.
Сел Иван в лодку. Перевезла его девица.
— Послушай, Ванюша, как будешь ты у Николы, спроси, сделай милость, долго ли мне перевозить еще, ой, устала! ни стать мне и рук не разомкну.
Пообещал Иван — он не забудет, спросит Угодника о сроке, — и пошел, как указала девица. И по тропочке дошел до избушки, а там сидит старичок тот самый, что в лесу стрелся.
— Далеко ль ты, Аникин приемыш, пошел?
— Николу Угодника ищу.
— Самый я и есть Никола. Что тебе, Ванюша, нужно?
— Аника послал к тебе: просит письмо от себя, хочет спросить у тебя. Мне не верит.
— Ну, что ж, напишу, да чтобы скорее сам приходил.
И написал Угодник письмо Анике.
Взял Иван письмо, стал прощаться.
— Да вот еще что: перевозила меня девица, почернела под ветром, заказала спросить у тебя, долго ли ей перевозить еще, устала она, ни стать ей и рук не разожмет.
— А скажи ей Ванюша: как придет Аника, и станет она со скамейки и руки отстанут от весел. Да скажи ей, будет перевозить Анику, чтобы сказала: Аника, мол, богатый, погреби сам, я отдохну малость.
Попрощался Иван с Николой, тропочкой вышел к берегу, а там уж девица ждет. Сел Иван в лодку.
— Ну, что, Ванюша, когда мне срок?
Он ей все, — все слова Николины.
— Скоро будешь свободна.
Поблагодарила девица — черна от ветра.
— Спасибо тебе, Ванюша, дай тебе Бог счастья.
VI
Вернулся Иван домой, подает письмо Анике.
Обрадел Аника: сам Никола Угодник письмо ему написал, велит к себе ехать.
— Я — Аника! — кричал Аника, — старуха, пеки пироги, суши сухарьки! Меня сам Никола Угодник приказывает.
Рассказал Иван Анике путь—дорогу до Николы, и пошел Аника, понес мешок с пирогами да с сухарьками. Дошел до речки. На речке перевоз. Он в лодку.
— Аника богатый, погреби сам, я отдохну малость! — сказала девица и тотчас поднялась со скамейки и руки отошли от весел.
Аника сел на ее место. И как сел, точно влип, и руки приросли к веслам.
Доехали до берега. Встала девица, да на берег.
А Аника хочет подняться, и не может.
— Ты куда, девка?
— Я тридцать лет перевозила, устала, теперь ты перевози свой век, мне будет.
И пошла, не оглянулась.
Аника порвался, порвался, нет, не может стать, и рук не оторвешь от весел. И остался свой век тут жить.
А Иван с Софьей зажили богато: все добро, вся казна Аникина перешла Ивану — нареченная доля.