Егор Ефимович Нечаев — пролетарский поэт, самоучка. Рос в многодетной семье рабочего-хрустальщика; девяти лет был отдан на ученье в гуту (стекловарню), работать приходилось по 14 часов в сутки. Читать научился только в 17 лет. Большое впечатление произвели на него судьба и поэзия И. З. Сурикова. В сборнике писателей-самоучек «Метеор» (1891) появилось первое стихотворение Нечаева. В начале 1900-х годов возник Московский товарищеский кружок писателей из народа («Суриковский кружок»); Нечаев — одим из его организаторов. Среди крестьян-суриковцев Нечаев выступил поэтом рабочей темы, тяжелого труда и быта бедняков. В 1905—1907 гг. писал революционные и сатирические стихи. Первая книжка его — «Трудовые песни» (М., 1911) состояла из четырех стихотворений. Его лирику природы охотно печатали журналы (для юношества и др.); Бунин одобрительно отозвался о втором сборнике Нечаем «Вечерние песни» (М., 1913). Тем не менее жил он в постоянной бедности и работал стеклянщиком до 57 лет.
Изд.: Нечаев Е. Из песен старого рабочего. М., 1922; «У истоков русской пролетарской поэзии». Л., 1965.
Нестерпимо в полдень знойный
Солнце яркое палит,
И в дубраве благовонной
Ветерок неугомонный
По ветвям не шелестит.
Очарованный покоем,
Точно спит цветущий дол,
И на нем не вьются роем
Обессиленные зноем
Семьи бабочек и пчел.
Вдруг волнистою грядою
Потянулись облака;
Ветерок тряхнул листвою, —
Серебристой чешуею
Покрывается река.
А под влагою целебной
Дождевых алмазных слез
Шепчут тучам гимн хвалебный
Василек и колос хлебный,
Листья кленов и берез...
1892
Я верила ему от колыбели:
«Он добр, он добр, — мне говорила мать,
Когда меня укладывала спать,
Голодную, склонившись у постели. —
Он справедлив, голубка, и над нами
Взойдет заря и осчастливит нас...
Ты запоешь, как птичка в ранний час
Поет, резвясь, согретая лучами.
Ты расцветешь, как ландыш белоснежный,
Как василек на ниве золотой...
Болезная, с горячею слезой
Молись ему душою безмятежной».
Я верила... В нужде изнемогая,
Чуждаясь слов «зачем» и «почему»,
Несчастная, я верила ему,
Всю горечь зла в молитве забывая.
Прошла пора. Мечтам моим бесплодным —
Увы! — теперь не верю, как и снам.
Я поняла: он не поможет нам,
Рабам нужды, забитым и голодным.
Он извая́н жрецом честолюбивым,
Одетый в шёлк. И, золотом залит,
Он бедняку страданием грозит,
А рай земной он отдает счастливым.
Повсюду зло... Кровь неповинных льется,
И с каждым днем мучительней, слышней,
Несется стон измученных людей,
Мольба ж к нему бесплодной остается...
Довольно лгать! Я не могу склониться
В мольбе пред тем, кто близок богачу,
А бедным чужд... Довольно! Не хочу
И не могу я более молиться!
1899
Мой храм — не мраморное зданье
С изображеньями богов,
Куда жрецы на покаянье
Зовут обманутых рабов,
Твердя упорно о терпеньи,
Зеленым ладаном куря,
Где замогильным веет тленьем
От потных стен до алтаря.
Мой храм не в пряной чаще бора,
Не в сени дремлющих дубрав,
Не на полях среди простора,
Где четок шёпот сочных трав;
Не под чепцом забытой хаты,
Соседом срытой за долги;
Не в мозаических палатах —
Покоях царского слуги.
Мой храм не блещет украшеньем
На диво сотканных шелков
И одаренной вдохновеньем
Работой славных мастеров.
Мой храм — убежище разутых
И обезличенных нуждой,
Гигант-шалаш дырявый — гута,
Начальных песен ключ живой!
1905