ДАВИД БУРЛЮК

1882—1967

Д. Бурлюк, 1914
Д. Бурлюк, 1914

«Лучший художник среди поэтов и лучший поэт среди художников» — так рекомендовал себя Давид Давидович Бурлюк. Родился он в семье агронома на украинском хуторе. Благодаря матери-художнице рос в атмосфере искусства. Дебютировал в 1899 г. в херсонской газете «Юг». В конце 1890-х — начале 1900-х годов учился живописи в Казани, Одессе, в Мюнхенской академии, в Париже у Ф. Кормона. Будучи в 1910—1014 гг. студентом Московского училиша живописи, ваяния и зодчества, был связан с художниками-авангардистами (М. Ларионов, И. Гончарова, А. Экстер и др.), участвовал в их объединемиях («Бубновый валет» и др.), сблизился с В. Каменским, Хлебниковым, Крученых, Е. Гуро, Маяковским (тот писал: «Бурлюк сделал меня поэтом»). В начале 1910-х годов Бурлюк — один из организаторов и участников сборников кубофутуристов («Садок судей», «Пощечина общественному вкусу». «Дохлая луна» и пр.). «Я был первым издателем Васи Каменского, Велимира Хлебникова, Владимира Маяковского, Бенедикта Лившица, — вспоминал Бурлюк, — что всегда является моей гордостью “до слез”».

«Отец российского футуризма» «из автохарактеристики), исключенный, как и Маяковский, за пропаганду «левого» искусства из Училища живописи, ваяния и зодчества, рекламировавший футуризм в поездках 1013—1414 гг. по городам России (вместе с Маяковским и В. Каменским), Бурлюк в своих собственных опытах был мало связян с футуристической поэзией и эстетикой; в его стихах 1910-х годов варьировались общеромантические мотивы «стихийного» свободолюбия и индивидуализма, презрения к миру сытости и расчета. С футуристами роднили эпатирующий антиэстетизм ««Небо — труп!! Не больше! Заезды — черви, пьяные туманом...»), пристрастие к звуковым экспериментам, отрицание и стихотворении логического рисунка ради «мозаики несогласованностей» («Бледное грива / Плакать страдалец/ Тропы залива / Сироты палец»). В отличие от тех футуристов, которым удавалось сообщить звукам некий смысловой ореол (например, Хлебников «Слово о Эль»), Бурлюк лишь декларировал эту связь.

В годы мировой войны Бурлюк служил в интендантстве под Уфой, скитался по Сибири. В 1919 г. во Владивостоке вошел вместе с Асеевым и Третьяковым в поэтическую группу «Творчество». В 1920 г. уехал в Японию, с 1922 жил в США, пропагандировал русскую литературу и искусство, творчество футуристов.

КАНАЛИЗАЦИЯ

Клоака парадная зданий
Фундаменты только мосты
О город подземных изданий
Обратности Космос ты.

Труба — богатырь ароматов
Единственных пауз гниений
Где пляшет заржавленный атом
Воняя геены геенней.

552

От смрада протухших созвездий
Пузыристо булькает ладан
Ступай, или прыгай, иль езди
Ты будешь ноздрею обрадован.

Не ландыш — чахотка пахучести,
Не вешне наивность фиалки,
Здесь кротко громовому учатся
Отчетливо запаху свалки.

Симфонии месс ораторий
Клоака Гиганта в тебе
Дневном на цементном затворе
Архангела судной трубе.

И город, полдневно ликуя,
Блистая на спицах карет,
Отклонит наивно рукою
Душка надоедливый бред.

Когда ж опускаются шторы,
Мясная на каждый бульвар,
Клоаки откроются поры
Ее ароматов базар.

Каждом подвале, гостиной
Внимательным носом взгляни
Клоаки Гиганты — интимной
Присутствье бесспорно родни.

Тончайшую щель тротуара,
Колодец, трубу, или дверь
Протянутся вздохи муара
Клоакины шлейфы мегер...

1911

* * *
Оп. 59

Корпи писец хитри лабазник
Ваш проклят мерзостный удел
Топчи венец мой безобразник
Что онаглел у сытых дел
Я все запомню непреклонно
И может быть когда-нибудь
Стилет отплаты пораженной
Вонзит вам каменную грудь.

<1913>

553

Оп. 60. МЕРТВОЕ НЕБО

«Небо — труп»!! не больше!
Звезды — черви — пьяные туманом
Усмиряю боль ше-лестом обманом
Небо — смрадный труп!!
Для (внимательных) миопов
Лижущих отвратный круп
Жадною (ухваткой) эфиопов.
Звезды — черви — (гнойная живая) сыпь!!
Я охвачен вязью вервий
Крика выпь.
Люди — звери!
Правда звук!
Затворяйте же часы преддверий
Зовы рук
Паук.

<1913>

Оп. 68. КОПЬЯ ВЕСНЫ

Звени пчела порхая над цветами
Жизнь тяжела — построена не нами
Проклятый труд гнетет нас с колыбели
Одни умрут другие вновь запели
Прискучили слова озлоблены напевы
И терпим мы едва призыв трескучей девы
Звени пчела трудяся с колыбели
Жизнь тяжела объятиях мятели

<1913>

* * *
Оп. 75

Каждый молод молод молод
В животе чертовский голод
Так идите же за мной...
За моей спиной
Я бросаю гордый клич
Этот краткий спич!
Будем кушать камни травы
Сладость горечь и отравы
Будем лопать пустоту
Глубину и высоту
Птиц, зверей, чудовищ, рыб,

554

Ветер, глины, соль и зыбь!
Каждый молод молод молод
В животе чертовский голод
Всё что встретим на пути
Может в пищу нам идти.

<1913>

* * *

Звуки на а широки и просторны,
Звуки на и высоки и проворны,
Звуки на у как пустая труба,
Звуки на о как округлость горба,
Звуки на е как приплюснутость мель,
Гласных семейство смеясь просмотрел.

<1915>

В ВАГОНЕ

Поля черны, поля темны...
Влеки влеки шипящим паром.
Прижмись доскам гробовым нарам —
Часы протяжны и грустны.

Угрюмый сонный полустанок —
Проклятый остров средь морей,
Несчастный каторжник приманок,
Бегущий зоркости дверей.

Плывет коптящий стеарин,
Вокруг безмерная Россия,
Единства бедного Мессия,
Грядущих далей Властелин.

<1916>

555

Воспроизводится по изданию: Русская поэзия «серебряного века». 1890–1917. Антология. Москва: «Наука», 1993.
© Электронная публикация — РВБ, 2017–2024. Версия 2.1 от 29 апреля 2019 г.