СЕРГЕЙ ТРЕТЬЯКОВ
1892—1939
Сергей Михайлович Третьяков — писатель, о котором Шершеневич говорил, что он по любой дороге не боялся дойти до последнего тупика, и, ткнувшись в стену, повернуть обратно и начать сначала. Первой из таких дорог был для Третьякова московский эгофутуризм. Он начал печататься в 1913 г. в изданиях «Мезонина поэзии», подготовил первую книгу, но от военной службы уехал на Дальний Восток, был застигнут гражданской войною, и книга, «восстановленная по памяти», была издана только три года спустя, когда успела устареть для самого автора («Железная пауза», Владивосток, 1919; «Ясныш», Чита, 1922). Но черты будущего Третьякова — экспериментальность, вещность, схематизм, лаконизм — чувствуются уже здесь, особенно в таких предметных миниатюрах, как «Ножницы» (хирургические?), «Восковая свеча» и пр. На Дальнем Востоке Третьяков вместе с Асеевым и др. входит в группу «Творчество», переключается на революционную тематику. В 1921 г. возвращается в Москву; далее начинается вторая его дорога — «ЛЕФ», агитстихи и пьесы, — а затем третья, «литература факта» и книги очерков. Незаконно репрессирован, реабилитирован посмертно.
Изд.: Третьяков С. Итого. М., 1924; Он же. Речевик. М.; Л., 1929.
Первоснег.
Восковая свеча.
Ребенок.
Фабрика.
«Сердце изношено, как синие брюки...».
«Дождь строчит по стеклу непонятные кляузы...».
НОЖНИЦЫ
Стрекозы над прудом, а солнце жарит.
Люди в белых балахонах,
А из зеркал на них
Два конца, два кольца
Материя хрюкнула.
Ловко.
1913
ПЕРВОСНЕГ
Город в нижнем белье.
Мелки положены на подоконники.
Хрупкие листья червонцами на горностаевое боа.
Коньки на шкафу зазвякали.
Голубь извне к стеклу жмется.
А глаза у него морозно-оранжевые.
1913
ВОСКОВАЯ СВЕЧА
Со святыми упокой!
Кадило воздух проломило.
Вместо лиц платки носовые.
Шарят горбатые люди.
Исайя ликуй!
Пей, пей, пена перельется!
Полем пахнет.
1913
РЕБЕНОК
Дайте на руки!
Парное молоко обдает.
Белый комок снега первого.
Первый дымок новой трубы.
Первая спица мигнула в колесе.
Расправляется. Хватает. Ласка.
Побожись, что не будешь, как все!
1913
ФАБРИКА
Верть колес, осей; гармонизация аккорда.
Дуговой фонарь лунит у стены.
Я пришел из клеточек и созвездий города.
На мне кепка и сальные штаны.
Брошу в оси вопросы и росчерки.
Здесь каждый фонарь изумительно жёлт.
Траурны на телегах ломовые возчики,
А оттуда не пускает железный болт.
Там спички в пачки, доски потрескивают,
Ремни мнутся на лясканье колес,
И плачут котлы, пламенем поблескивая,
Плотными каплями нефтяных слез.
А вечером выйдут закопченные на берег
И, сплевывая в воду, закачаются домой,
А с той стороны созвездья двоюродных фабрик
Пробрильянтят воду златорваной бахромой.
1913
* * *
Сердце изношено, как синие брюки
Человека, который носит кирпичи.
И четко шагает гнев сухорукий
По пустому сердцу от угла к печи.
Когда у печи — с плеч до колен теплынью
Окатывает из шайки грузная простыня.
Когда у окна — оскаливаются клинья:
Треуголь стекла разбитого январского дня.
Сердце, как лес, когда в нем порубка.
Топоры к топорам, лезья в мякоть — раз-раз!
Сердце изношено, как синяя юбка
Девушки с синяками у синих глаз.
1914
* * *
Дождь строчит по стеклу непонятные кляузы.
Пот солдат распирает утробы лачуг.
Пальбу дырявят добрые паузы.
Ночь по топям шагает, как мирный битюг.
Маленькая смерть, раскутавши плечики,
Ходит целует грустных мужчин.
Полночь брызнула когти. Тихоходы-разведчики.
Методичными каплями — вереницы кончин.
Под тулупами бредится — Пречистая, вывези!
Тень свечная летает от дверей до стола.
Кони часто дрожат на привязи.
Хихикают удила.
На бинте раздавили красную смородину.
Плачет кожа от шапки до пят.
Часовой вспоминает родину.
Спят.
1915