Демьян Бедный — псевдоним Ефима Алексеевича Придворова. Он родился в Херсонской губернии в крестьянской семье, окончил в Киеве военно-фельдшерскую школу. Первые стихи напечатал в газете «Киевское слово» в 1899 г. Служил фельдшером в Елисаветграде. В 1904 г. поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. После «ошеломительной» для него революции 1905 г. и репрессий периода реакции сблизился с передовой общественностью. В 1908—1909 гг. благодаря поддержке П. Якубовича-Мельшина печатал в «Русском богатстве» стихи в духе присущей лирике поздних народников «гражданской скорби». У Придворова крепнут радикальные настроения; новую трибуну он находит в большевистской печати. В апреле 1911 г. публикует в «Звезде» стихотворение «О Демьяне Бедном, мужике вредном», отразившее пробуждение у крестьянина-бедняка протеста против гнета помещиков и властей. Так родился псевдоним поэта. В первом номере «Правды» появилось стихотворение Д. Бедного «Полна страданий наша чаша»; в том же 1912 г. он вступает в РСДРП(б).
Стремясь обойти цензуру, Д. Бедный обратился к басне. Революционный сатирик обновил классический жанр, сблизив басню со стихотворным фельетоном, заставив ее служить «сиюминутным» задачам политической агитации. Газетные сообщения, факты Д. Бедный истолковывал с помощью басенной аллегории, заключая ее афористичным выводом или публицистической концовкой. Разностопный басенный ямб позволил поэту широко вводить в стих разговорную речь, придавать ей различную окраску, сочетая сарказм, иронию, лукавый юмор и пафос. «Басни» (СПб., 1913) — первая книга Д. Бедного. Реже обращался он к лирике; здесь он не был новатором, держась стилевых традиций народнической поэзии. Эстетическая декларация Д. Бедного — «Мой стих» (лето 1917); поэт говорит о своем стремлении быть выразителем «надежд и дум» народа. Первым крупным произведением Бедного стала повесть в стихах «Про землю, про волю, про рабочую долю», начатая в дооктябрьские годы и завершенная в 1920 г.
Изд.: Бедный Д. Собр. соч.: В 8 т. М., 1963—1965.
Поемный низ порос крапивою;
Где выше, суше — сплошь бурьян,
Пропало всё! Как ночь, над нивою
Стоит Демьян.
В хозяйстве тож из рук всё валится:
Здесь — недохватка, там — изъян...
Ревут детишки, мать печалится...
Ох, брат Демьян!
Строчит урядник донесение:
«Так што нееловских селян,
Ваш-бродь, на сходе в воскресение
Мутил Демьян:
Мол, не возьмем — само не свалится,
Один конец, мол, для крестьян.
Над мужиками чёрт ли сжалится...»
Так, так, Демьян!
Сам становой примчал в Неелово,
Рвал и метал: «Где? Кто смутьян?
Сгною... Сведу со света белого!»
Ох, брат Демьян!
«Мутить народ? Вперед закается!..
Связать его! Отправить в стан!..
Узнаешь там что полагается!»
Ась, брат Демьян?
Стал барин чваниться, куражиться:
«Мужик! Хамье! Злодей! Буян!»
Буян!.. Аль не стерпеть, отважиться?
Ну ж, брат Демьян!..
1911
Кукушка,
Хвастливая болтушка,
Однажды сидя на суку,
Перед собранием кукушечьим болтала
О чем попало,
Что ни взбрело в башку.
Сначала то да сё, по общему примеру:
Врала, да знала меру.
Но под конец — поди ж ты! — соврала,
Что видела орла.
«Орла! Ведь выпадет же случай! —
Кукушки все тут в крик наперебой. —
Скажи ж скорей, каков орел собой?
Чать, туча тучей?!» —
«Ну, это — как кому, — хвастуньи был ответ, —
Особого в орле, пожалуй, мало.
По мне, так ничего в нем нет,
Чего бы нам недоставало:
Те ж когти, клюв и хвост,
Почти такой же рост,
Подобно нам, весь сер — и крылья, и макушка...
Короче говоря,
Чтоб слов не тратить зря:
Орел — не более, как крупная кукушка!»
Так, оскорбляя прах борца и гражданина,
Лгун некий пробовал на днях морочить свет,
Что, дескать, обсудить — так выйдет всё едино:
И разницы, мол, нет,
Что Герцен — что кадет.
1912
Какой-то филантроп, увидевши с крыльца
Изнеможенного оборвыша-мальца,
Лежащего средь цветника врастяжку,
Воскликнул: «Жалко мне, дружок, измятых роз,
Но больше жаль тебя, бедняжку.
Скажи, зачем ты здесь?»
«Ах, — отвечал сквозь слёз
Малютка, голосом, исполненным страданья, —
Я третий день... без пропитанья!..
И здесь я рву...
И ем... траву!»
«Траву? — вскричал добряк, разжалобившись пуще. —
Так обойди же дом и поищи во рву:
Там ты найдешь траву куда погуще!»
1914
Увидевши соху, «Послушай-ка, старушка, —
Сказала пушка, —
Аль ты глуха?
Я тут гремлю весь день, а ты и не слыхала?
Ты что ж тут делала — ха-ха?»
«Пахала, — молвила соха, —
Пахала»
«Пахала? Что ты! Не смеши.
Работать для кого? Ведь ни одной души
Не сыщется живой в разбитой деревушке.
Так что ж тебе теперь осталось? Отдыхать?!»
«Пахать, — соха сказала пушке, —
Пахать!..»
На ниве брошенной, среди камней и терний,
Не прерывая борозды,
Друзья, работайте от утренней звезды —
И до вечерней!
Ваш мирный подвиг свят и нет его безмерней.
Под грохот пушечный, в бою, в огне, в аду
Я думаю о вас, чей путь простерся в вечность.
Привет мой пахарям, борцам за человечность!
Привет мой мирному — культурному труду!
1914
В телеге колесо прежалобно скрипело.
«Друг, — выбившись из сил,
Конь с удивлением спросил, —
В чем дело?
Что значит жалоба твоя?
Всю тяжесть ведь везешь не ты, а я!»
Иной с устало-скорбным ликом,
Злым честолюбьем одержим,
Скрипит о подвиге великом,
Хвалясь усердием ... чужим.
1916
Твердыня власти роковой...
«Власть» тосковала по «твердыне»,
«Твердыня» плакала о «власти».
К довольству общему, — отныне
В одно слилися обе части.
Всяк справедливостью утешен:
«Власть» в подходящей обстановке.
Какое зрелище: повешен
Палач на собственной веревке!
Нам в бой идти приказано
«За землю станьте честно!»
За землю! Чью? Не сказано.
Помещичью, известно!
Нам в бой идти приказано:
«Да здравствует свобода!»
Свобода! Чья? Не сказано.
А только — не народа.
Нам в бой идти приказано —
«Союзных ради наций».
А главного не сказано:
Чьих ради ассигнаций?
Кому война — заплатушки,
Кому — мильон прибытку.
Доколе ж нам, ребятушки,
Терпеть такую пытку?
Август 1917
* В Петропавловскую крепость были заключены царские министры, арестованные в дни Февральской революции.
Пою... Но разно я «пою»?
Мой голос огрубел в бою,
И стих мой... блеску нет в его простом наряде.
Не на сверкающей эстраде
Пред «чистой публикой», восторженно-немой,
И не под скрипок стон чарующе-напевный
Я возвышаю голос мой —
Глухой, надтреснутый, насмешливый и гневный.
Наследья тяжкого неся проклятый груз,
Я не служитель муз:
Мой твердый, четкий стих — мой подвиг ежедневный.
Родной народ, страдалец трудовой,
Мне важен суд лишь твой,
Ты мне один судья прямой, нелицемерный,
Ты, чьих надежд и дум я — выразитель верный,
Ты, темных чьих углов я — «пес сторожевой»!
Сентябрь 1917