Имя Николая Яковлевича Агнивцева, писавшего в анкетах «поэт, и больше ничего», неотделимо от петербургской богемы начала XX в., атмосферы артистических кафе, театров-кабаре. Родился в Москве в семье судебного следователя, учился в гимназии в Благовещенске (единственное воспоминание о Сибири — маленькое стихотворение «Мой край», которым Агнивцев дебютировал в 1908 г. в журнале Н. Шебуева «Весна»). В Петербургский университет попал в бурное время революции 1905 г.; курса не окончил, но издал книгу «Студенческие песни» (СПб., 1913). В 1915 г. отдал дань казенному патриотизму (сб. «Под звон мечей». Пг.). Полюбился легкомысленным читателям забавными стихотворными анекдотами (собранными потом в книжку «Мои песенки», Берлин, 1921). Печатался в «Сатириконе», «Попрыгунье-Стрекозе», «Солнце России», в «журнале красивой жизни» «Столица и усадьба», расточительно расходуя на пустяки свой виртуозный версификаторский дар. Вместе с актером Ф. Курихиным и режиссером К. Марджановым создал в Петрограде театр миниатюр «Кривой Джимми», для которого сам писал репертуар. После Октября во время гастролей театра по югу России Агнивцев эмигрировал через Константинополь в Европу. В Берлине в 1923 г. вышла вторым изданием (первое — в Тифлисе в 1921 г.) его лучшая книга «Блистательный Санкт-Петербург»; ее рецензенты писали об истинном поэте, губящем дарование на подмостках театриков-кабаре. Но когда Агнивцев вернулся на родину, оказалось, что его изящный, но камерный талант ни к чему другому не приложим: он пробовал писать для советской эстрады и цирка, издал около двадцати книжек для детей, переделывал на злобу дня свои старые стихи, неминуемо их калеча, но так и не нашел места в литературе. Последний сборник под характерным названием «От пудры до грузовика» (М.; Л., 1926) вышел в издании автора.
Изд.: Русская стихотворная сатира. 1908—1917. Л., 1974., 2-е изд. («Б-ка поэта». Большая серия).
Между статуй прямо к Леде
Шла по парку гордо Леди,
А за нею чинно следом
Шел лакей с шотландским пледом.
И сказала строго Леди,
Подойдя вплотную к Леде: —
«Шокинг!» — и за этим вслед
Завернула Леду в плед.
О, заботливая Леди,
Плед совсем не нужен Леде!
Уверяю вас: для Лед
Нужен Лебедь, а не плед!
Скажите мне, что может быть
Прекрасней Невской перспективы,
Когда огней вечерних нить
Начнет размеренно чертить
В тумане красные извивы?..
Скажите мне, что может быть
Прекрасней Невской перспективы?..
Скажите мне, что может быть
Прекрасней майской белой ночи,
Когда начнет Былое вить
Седых веков седую нить
И возвратить столетья хочет?
Скажите мне, что может быть
Прекрасней майской белой ночи?..
Скажите мне, что может быть
Прекрасней дамы петербургской,
Когда она захочет свить
Любви изысканную нить
Рукой небрежною и узкой?..
Скажите мне, что может быть
Прекрасней дамы петербургской?..
Был день и час, когда уныло
Вмешавшись в шумную толпу,
Краюшка хлеба погрозила
Александрийскому столпу.
Как хохотали переулки,
Проспекты, улицы!.. И вдруг
Пред трехкопеечною булкой
Склонился ниц Санкт-Петербург!..
И в звоне утреннего часа
Скрежещет лязг голодных плит,
И вот от голода затрясся
Елизаветинский гранит!..
Вздохнули старые палаццо
И, потоптавшись у колонн,
Пошел на Невский — продаваться
Весь блеск прадедовских времен.
И сразу сгорбились фасады...
И, стиснув зубы, над Невой —
Восьмиэтажные громады
Стоят с протянутой рукой!
Ах, Петербург, как страшно-просто
Подходят дни твои к концу!..
— Подайте Троицкому мосту.
— Подайте Зимнему Дворцу!
В Константинополе у турка
Валялся, порван и загажен,
«План города Санкт-Петербурга
(В квадратном дюйме — 300 сажен)»...
И вздрогнули воспоминанья!..
И замер шаг... И взор мой влажен...
В моей тоске, как и на плане:
В квадратном дюйме — 300 сажен!..
<1923>