В ту пору, когда поэты придумывали себе самые изысканные литературные имена, Дмитрий Михайлович Цензор мужественно и достойно нес крест своей фамилии. Малоудачная для занятий изящной словесностью, она доставляли ему постоянные хлопоты: настоящие цензоры, заподозрив издевку, обижались (тогда стихи вынужденно подписывались инициалами), друзья-сатириконцы кололи эпиграммами о «лжецензоре в цензуре и Лжедимитрии в искусство». И все-таки на бложке каждой новой книги стихов — «Старое гетто» (СПб., 1907), «Крылья Икара» (СПб., 1908), «Легенда будней» (СПб., 1913) — по-прежнему значилось: Дмитрий Цензор.
Он родился в бедной еврейской семье, пришел в литературу в середине 1890-х годов и вскоре стал одним из самых прилежных эпигонов символизма. В 1908 г. окончил филологический факультет Петербургского университета и Академию художеств. В 1900-е годы однообразными стихами Цензора полны толстые журналы, он частый посетитель «башня» Вяч. Иванова, в 1915 г. выступил в альманахе издательства «Цевница» в невыгодном для себя соседстве с Блоком, Гумилевым, Ахматовой, Мандельштамом. Блока удручал нарочитый символистский «жаргон» стихов Цензора, но он смягчил суровый отзыв, говоря, что поэт «чист душой» и «временами он поет как птица, хотя и хуже птицы».
В советское время стихи Цензора (главный образом сатирические) появлялись в разных изданиях, в том числе в многотиражке метростроевцев под псевдонимом «Пескоструйщик».
Изд.: Цензор Д. Стихотворения. 1903—1938. Л., 1940.
Нависли сумерки. Таинственны и строги
Пустые улицы. Им снится даль времен.
Спешит по ним еврей, в раздумье погружен,
Усталый от забот и будничной тревоги.
Брожу у ветхих стен угрюмой синагоги
И слышу пение унылое, как стон...
Здесь лица скорбные глядят со всех сторон,
Они беспомощны, измучены, убоги.
Как будто призраки кровавых темных лет
Взывают жалобно, из мрака выступая.
Томится нищета, в лохмотьях засыпая.
И длится эта ночь, похожая на бред...
О гетто старое! Судьба моя слепая!
Мне душно, тяжело... Мне нужен вольный свет...
1903
Кривошей, Горбатый и Слепой
В суете полуденного рынка
Пели, окруженные толпой,
И уныло вторила волынка.
Всё теснее становился круг.
Молчаливо слушали, вздыхали.
И калеки просветлели вдруг
Красотой восторга и печали.
И открыли новый небосклон
Тем, кто был унижен и безволен.
И казалось — раздается звон
С отдаленных горних колоколен.
А потом, собравши медяки,
Безобразны, слабы и убоги,
Уходили, полные тоски,
На свои безвестные дороги.
В дальний край от сумрачных людей
Уходили нищие калеки,
Спевши песню о мечте своей,
О прекрасном гордом человеке.
1908
Сегодня звуки и движенья
Заворожил упавший снег.
И нежностью изнеможенья
Овеян уличный разбег.
Беззвучно движутся трамваи,
Шипя на мерзлых проводах.
Скользят полозья, развевая
На поворотах снежный прах.
Деревья, выступы, решетки
Светло одеты в белый пух.
Весь город стал такой нечеткий,
Притих, задумался, потух.
И ждет, когда над ним сомкнется
Вечерний сумрак не спеша.
И с этим сумраком сольется
Его холодная душа.
На площадях, во мгле простертых,
Пока не вспыхнул рой огней,
Встают забытые когорты
Неуспокоенных теней.
1911