НАДЕЖДА ЛЬВОВА
1891—1913
Надежда Григорьевна Львова, дочь почтового чиновника из Подольска, «в пятнадцать лет... стала подпольщицей, в шестнадцать ее арестовали, в девятнадцать она начала писать стихи, а в двадцать два года застрелилась» (писал И. Эренбург, знавший ее по подполью). Застрелилась она от несчастной любви к Брюсову из револьвера, подаренного Брюсовым, — это был один из самых крупных литературных скандалов начала 1910-х годов. Вышедшая за два месяца до смерти ее книга «Старая сказка» (М., 1913 с предисловием Брюсова; перед этим Брюсов выпустил сборник стихов от женского лица «Стихи Нелли», посвященный Львовой), едва распродававшаяся, тотчас разошлась так, что потребовалось второе издание. По нему видна быстрая эволюция поэтессы — от подражаний брюсовскому стилю к нервной манере Шершеневича (ее товарища по московскому Литературно-художественному кружку): последнее стихотворение нашей подборки написано за месяц до смерти. Ценители поэзии в 1913 г. ждали от нее больше, чем, например, от тогдашней Цветаевой. Неврастенический образ женщины-«поэтки», складывавшийся у нее, впоследствии соперничал со строгим образом женщины-«поэта», в те же годы творимым Ахматовой.
«Изжелта-зеленые березы...».
«О, этот вечер — осенний, беззвездный...».
«Почему я со страхом жду от Вас признания?».
«Будем безжалостны! Ведь мы — только женщины».
* * *
Я дома... Дверь закрыта плотно...
Весенний дождик за окном
Стихает звонко, беззаботно,
И тишина растет кругом.
И так мне страшно, так мне душно
В невозмутимой тишине...
Лишь ты со мной, мой стих послушный,
Один, не изменивший мне!
Ты вновь со мной тревожной ночью,
Как верный страж, как чуткий друг...
И сны сбываются воочью,
И всё былое близко вдруг.
И я, с улыбкою участья,
Переживаю вновь и вновь
Мое безрадостное счастье —
Мою ненужную любовь.
<1913>
* * *
Изжелта-зеленые березы
Зашумели ласково и нежно.
На глазах — непрошенные слезы,
На душе — по-детски безмятежно.
Примиренно всё опять приемлю,
Вновь целуя сладко, без печали,
Влажно-зеленеющую землю
И уста, что мне так часто лгали.
<1913>
* * *
О, этот вечер — осенний, беззвездный,
Дышащий шорох пожелтевших ветвей!
Снова мы вместе — и снова над бездной,
Над бледной бездной идущих дней.
В сердце вонзается прежнее жало,
Прежняя боль — нежит опять...
Весна ль миновавшая вновь постучала?
Новых ли весен нам должно ждать?
В безнадежности слов отчаянье муки,
Но страстная нежность в оттенках лица.
Чей это шёпот? Близкой разлуки?
Или блаженства — навсегда, без конца?
О, этот вечер — осенний, беззвездный,
Широко раскрывший грозящую пасть!
На крыльях, на крыльях дрожим мы над бездной...
В бездну ли, в небо ли, скорей бы упасть!
<1913>
* * *
Почему я со страхом жду от Вас признания?
Почему я не смею глядеть Вам в лицо?
Разве я не в силах разорвать воспоминания? —
Прежних клятв, прежних ласк живое кольцо?
Не всё ли равно мне, чьи губы дурманно
Вчера дышали на усталых губах!
Тебе, сегодня, кричу я «Осанна»! —
Тебе, сверкнувшему в этих ясных глазах!
Кричу... Но напрасно. И Вы, подошедший
С доверчивым жестом несмелых рук, —
Вы со страхом услышите в ночи сумасшедшей
В мои темные окна минувшего стук...
Воспоминанья — осенняя ветка...
Пожелтелые листья так жутко шуршат...
Ах, разве я женщина? Я только поэтка,
Как меня назвал Ваш насмешливый брат.
1913
* * *
А. И. X.
Будем безжалостны! Ведь мы — только женщины.
По правде сказать — больше делать нам нечего.
Одним ударом больше, одним ударом меньше...
Так красива кровь осеннего вечера!
Ведь мы — только женщины! Каждый смеет дотронуться,
В каждом взгляде — пощечины пьянящая боль...
Мы — королевы, ждущие трона,
Но — убит король.
Ни слова о нем... Смежая веки,
Отдавая губы, — тайны не нарушим...
Знаешь, так забавно ударить стэком
Чью-нибудь орхидейно-раскрывшуюся душу!
1913