Вс. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ. Петербургская школа молодой русской поэзии (Доклад, прочитанный в Пушкинском Доме при Российской Академии наук 17 сент. 1923 г.). — Записки передвижного театра П. П. Гайдебурова и Н. Ф. Скарской. 1923. 7 октября. № 62. С. 2.
<...> Петербург! (Не «Петроград» — слово чуждое культуре, безродное, сочиненное, а именно Петербург!) — <...>
<...> «Петербургская школа» — название книги, которая должна быть, наконец, написана. <...>
На пепле Революции поднимается свежая поросль. <...> история отошла от него <Петербурга> к кипящему сердцу страны и унесла с собой время, оставив на невских берегах вечность. «Петербург» — я пользуюсь образом одного из стихотворений М. Лозинского — это корабль, отошедший в неведомое плавание. Он уже вне времени. В нем теперь, как в Риме и Париже, скрещиваются пути всех времен и всех культур. Но ближе всего ему, кажется, дорический портик и тяжелый меч римского Сената.
285Вот почему сочетание античности и Революции — тема чисто петербургская, определившая многое в поэзии О. Мандельштама, Анны Радловой и К. Вагинова, тема, ставшая одной из незыблемых традиций.
Второе, более значительное, что внесла Революция в сознание петербургских поэтов — это прекрасное, ни с чем не сравнимое чувство полной свободы от времени и пространства. <...>
<...> конечно, это настоящая «поэзия Революции» в отличие от стихов только с революционным словарем. <...>
Константин Вагинов — совсем молодое имя, вынесенное на берег невской бурей последних лет. Ничего нет в нем от «стройного Петербурга». Это — ночной голос, тревожный и горький. Первая книга — «Путешествие в хаос», еще младенчески беспомощная, лишенная композиционных заданий, построенная исключительно на звуковом ощущении отдельных слов, но уже исполненная пророчественного бреда; вторая, еще не изданная — «Петербургские ночи», дань глубокой волнующей любви к родному городу, ставшему городом вечности. Его Петербург в динамике, в неведомом плаваньи. Сквозь Вагинова протекает ритмическое ощущение давних и близких культур, но не в остром сознании их творческой воплощенности, а совершенно так же, как в зрачках слепого отражается мудрый узор созвездий. Вагинов слеп. Ему дано только слышать, порою слабо, порою очень неуверенно, но все-таки слышать. Я думаю, что он ничему не сможет научить, да у него и не надо учиться. Душа его давно переросла тело и мешает ему ходить по земле. Вот почему эти юношеские стихи волнуют такой ветровой шириной и неуютом. <...>