ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Между тем белолицая красавица, войдя на огород, приподняла одной рукою от росной травы юбку и прямо направилась к гряде с молочным свекольником. Пизонскому показалось, что, завидя стоящего на дорожке парня, молодая женщина немножко смутилась, но тотчас же и улыбнулась. Дойдя спокойною поступью до гряды, она поставила на межу большую, расписанную сусальным золотом деревянную чашу и стала проворно срывать и класть в нее молодые свекольные листья. Этим временем парень приблизился тихой щеголеватой походкой к красавице и с веселой улыбкой проговорил:

— Здравствуйте, невестка!

Та, к которой относилось это приветствие, не обратила на него никакого внимания.

Молодой человек снова усмехнулся; он обошел невестку с другой стороны и уже гораздо смелее прежнего проговорил:

— Платонида Андревна, здравствуйте!

— Здравствуй и ты, Авенир Маркелыч,— отвечала, не подымая лица от гряды, Платонида Андревна.

Авенир отдал невестке низкий поклон и стал помогать ей рвать в чашку свекольник.

— Ну, а помогать мне я тебя не прошу,— проговорила Платонида Андревна.

— Что же это вам мешает?

— Не мешает, а не хочу.

— Позволите.

— Нет, не позволяю.

И с этим словом выбросила назад из чаши нарванный Авениром пук свекольных листьев.

— Отчего вы, невестка, такая сердитая?— запытал, распрямляясь во весь рост, молодой деверь.

— Так; не хочу, чтобы ты тут вертелся.

233

Авенир улыбнулся, опять нарвал другую горсть зелени и опять положил ее в расписную чашку.

— Послушай, Авенир! иди ты, сделай милость, от меня с своею помощью прочь!— вскрикнула красавица и, не выдержав, рассмеялась и бросила нарванную Авениром зелень прямо ему в лицо.

Авенир, кажется, только и дожидался этой перемены.

— Ну, вы же вот, невестка, рассмеялись и опять стали красавица!

— Еще соври что-нибудь.

— Вот ей-богу, разрази меня бог на сем месте,— красавица, а нету на свете ни одной царицы такой красивой, как вы!— заговорил он, глядя на нее со сложенными на груди руками.

— Тьфу!— отплюнулась без сердца Платонида Андревна и опять стала рвать белой рукой росный свекольник.

Авенир отошел, походил немножко и, снова приблизясь к невестке, заговорил тихо:

— А отчего это и об чем вы, невестка, вчера с вечера плакали?

— А ты почему это знаешь, что я плакала?

— Да я ж будто не слышал?

— Гм! Где ж это ты, дурак, мог это слышать?— Платонида Андревна улыбнулась и сказала: — Нет, я вижу, что вправду надо на тебя Марку Маркелычу жаловаться, чтобы тебя на ночь запирали.

— Для чего меня запирать?

— Чтоб ты под окнами, где тебе не следует, не шатался.

— Ну, у меня про то на случай и потолок в палатке разбирается,— отвечал Авенир.

— Дурак ты сам-то разборчатый, и больше ничего,— проговорила Платонида Андревна.— Мало тебя, дурака, и без того за меня колотят, так ты, видно, хочешь, чтоб еще больше тебя брат с отцом колотили. Ну, и поколотят.

— А пусть их пока еще поколотят. Только я чуть ли скоро и сам не начну им сдачи давать.

— Ну да, как же, сдачи! Нет, а ты вот что, Авенир; он вон, свекор-то, Маркел Семеныч, намедни при всех при отцах из моленной сказал, что он такую духовную

234

напишет, что все одному Марку Маркелычу отдаст, а тебе, глупому, за твое непочтенье к родителю — шиш с маслом.

— Что ж? вы же, невестка, тогда с вашим мужем богаче будете. Я этим счастлив буду.

— Ммм!.. Нет, скажи ты, пожалуйста, что ты это в самом деле, Авенир, о себе думаешь?

— А ничего я, невестка, не думаю. Почто мне много думать-то?

— Нет, тебе нравится, что ли, что тебя били за меня да колотили?

— А может быть и нравится.

— Дурак.

— Дурак, да вам преданный.

— Так я не хочу, чтобы тебя увечили за меня, да еще нищим сделали. Что ты это забрал себе в голову?

Авенир молчал и стоял сложа руки. Платонида Андревна, сдвинув брови, говорила внушительно:

— Ты б то, непутящий ты парень, взял себе в разум, что я ведь твоего брата жена; невестка тебе называюсь.

— Да я разве этого не помню, что ли?— отозвался нетерпеливо Авенир.— Я все это прекрасно помню и ничего нехорошего не думаю.

— Нехорошего! Хорошее или нехорошее ты себе думаешь, а только знай ты себе, что ты мне надоел, и я не хочу, чтоб ты за мной слонялся. Слышишь ты это, Авенирка, или нет? Слышишь! не смей и никак не смей ты здесь со мной больше встречаться... И заступаться за меня тоже дома не смей и не приставай ко мне, что я красивая... потому что не хочу я этого; не хочу и не желаю... Да и... коли уж на правду пошло, так знай, что и ты мне постыл, вот что!

— Ну, это что... на что пустое говорить, невестка, неправду?

— Как пустое? Как это пустое? С чего это ты взял, что это пустое?

Авенир махнул рукою и, наложив на губы свекольный листочек, насосал его и равнодушно хлопнул.

Платонида Андревна рассмеялась и, пожав плечами, проговорила:

235

— Ну, глядите, пожалуйста, на этого дурака, добрые люди!

— Эх уж, невестка, полно вам все меня дураком-то звать,— отвечал Авенир.

— Что?

— А зачем вы меня целовали-то?

— Когда это? Когда это я тебя, дурака, целовала? Врешь ты это все, врешь ты это, лгун, никогда я тебя не целовала.

— Никогда?

— Никогда.

Платонида Андревна покраснела и, нагнувшись, стала еще скорее дергать свекольные листья и бросать их в чашу совсем с землею.

— А забыли вы, невестка, как наших в прошлом году дома-то не было?

— Ну?

— А мы с вами тогда в прятки играли да на сене боролись... что, помните?

Платонида Андревна приподнялась и, строго смотря в глаза Авениру, спросила:

— Так что ж такое, что боролись?

— Ну, вот тут-то вы меня щекотали...

— Ну?..

— Ну, да и поцеловали, отпираться нечего, что поцеловали.

— Пфффю, пустяки какие он помнит!— отвечала, закрывая рукавом лицо, Платонида Андревна.— Может, что и вправду как-нибудь тогда поцеловала, потому что ты еще мальчик,— отчего ж мне тебя было не поцеловать? Ты моему мужу младший брат. Я этак хоть и еще сто раз тебя, изволь, поцелую.

— Ну, поцелуйте.

Авенир сделал к невестке шаг и слегка тронул ее за белый кисейный рукав.

— Поди прочь, дурак!— серьезно проговорила, отшвырнув девереву руку, Платонида Андревна.— Важность он какую придумал,— продолжала она,— что я поцеловала! В этом остроге живучи, черта с рогами, и того поцелуешь.

— А вот же и опять, невестка, неправду сказали; вот не очень-то вы брата целуете.

236

— Авенир!— крикнула, приподнявшись и стараясь говорить как можно строже, Платонида Андревна — Что ты, негодный ты парень, очень хочешь, чтоб я тебя изругала? Так я тебя, поганого мальчишку, сейчас вот как нельзя хуже отделаю.

— Да что вы это все меня мальчишка да мальчишка. Полно вам; пора и перестать мальчишкой-то звать меня.

— А потому я тебя так зову, что ты мальчишка.

— Что мне двадцать один год, то и вам ведь столько же. Ничуть моего не больше на свете прожили.

— Я женщина.

— А я мужчина.

— Дурак ты, а не мужчина. Важность какая, мужчина! Да и разве такие-то бывают мужчины?

— Да, а то, невестка, какие же?

— Какие?.. А я вот не посмотрю, что ты мужчина, да оплеуху тебе хорошую дам.

— Ну и что ж такое — дам!

— И, ей-богу, дам!

— Да сделайте одолжение.

— И ударю тебя, и изругаю, и как не надо хуже высрамлю,— сказала, возвышая голос и на этот раз непритворно сердясь, Платонида Андревна.— Что это в самом деле за наказание! Ничего, балбеска этакой, не делает; на пильню его калачом не заманишь, торговле не учится, с пристани все норовит как бы ему домой скорей; да еще теперь что себе, мерзавец, вообразил? Голова б у другого треснула такое подумать. Иди ты, негодный, прочь!— крикнула она, размахнувшись на Авенира чашкой.— Прочь; а то сейчас брата крикну!

— Платоннннида!— раздался в эту минуту со двора из-за сарая сухой, дребезжащий голос.

При первых звуках этого голоса Авенир запрыгал козлом через гряды и, перескочив через межу в горох, очутился как раз лицом к лицу с притаившимся здесь Пизонским.

Оба они сидели на корточках друг против друга, как сидят рано утром на лесной опушке молодые зайцы, и оба протирали себе руками удивленные глаза.

237

Н. С. Лесков. Котин доилец и Платонида // Лесков Н. С. Собрание сочинений в 11 томах. М.: ГИХЛ, 1957. Т. 1. С. 222–262.
© Электронная публикация — РВБ, 2007–2024. Версия 3.0 от 20 августа 2018 г.