РАШИД ШАГИНУРОВ

Небо землю накрывало
И, рискуя обвалиться,
Горизонты замыкало,
И сдвигало все границы.
Озираясь и сутулясь,
Дождь пошел по днищам улиц.
Много вод вмещало небо,
Вымещало — не вместить.
Ливень взял в тугие струи
Тьму подъездную сухую,
Ограничил мою прыть.
Радиаторы и трубы,
Чья-то память, чьи-то губы...
Чьих-то душ бесплотный слепок
В смытых надписях нелепых.
Время шло, текло, и слякоть
Растворила столько всяких,
Неуспевших оглядеться...
Время! Дай шепнуть: «Я жил»

Дождь по улице кружил...

Стал воздух теплей и полезнее,
И женщины сняли чулки.
И девочки чертят, прилежные,
Ведут по асфальту мелки.
И чаплинскою походкой,
Ах, если б еще в котелке,
Гуляет, измученный водкой,
И плащик свисает в руке, —
Какой-то без возраста чижик
Смешной на своих на двоих,
Пытаясь достоинство выжать,
Держась как завидный жених.
Садится он к женщинам ближе
И много несет чепухи...
Но взгляд отрывают от книжек —
Дела его явно плохи.

Оставив плевок на асфальте,
Уходит уже без надежд.
Жужжат обороты скакалки
И жалят прикрытую плешь.

За стенкой умирает старый крот,
Не может вспомнить суру из Корана, —
То по-арабски, то по-русски врет:
Сады джанна, пустыня джаханнама...
Все перепуталось — уже не разобрать.
Встал ангел смерти, но с лицом соседки,
Она вошла — и взглядом — на кровать,
На простыни и прачечные метки —
На цыпочках; послушать темный бред
Татарско-русско-тарабарской речи.
Подаст на расширенье в горсовет,
Когда вконец уже крота залечат.
«Кадам шериф, — бормочет глупый крот, —
Мы только пыль, что под стопой Пророка».
Соседка-смерть шипит, разинув рот:
«Чуланчик сделать — выйдет больше проку».