ЛЕВ ВАСИЛЬЕВ

Стоишь ли у витрины магазинной
напротив полированных зеркал,
своей вполне благопристойной мины
разглядывая чувственный оскал, —

в том отраженьи лишь наполовину
свое изображенье ты узнал,
как в павильоне хохота — вагину
напоминает рта мясной провал.

Найдешь ли ты благую середину,
необходимый тот водораздел
меж собственною творческой личиной,
спокойно-царственной и белой, словно мел, —

и отвратительно-багровой образиной,
вместилищем кишащих микротел?

С умом младенца, с тельцем старика —
опять я там, где братские могилы.
И я устал. И не имея силы,
моя не поднимается рука,

чтоб эти плиты, ржавые слегка,
крестное знаменье как знаменем накрыло.
Какой бедою удесятерило
печаль дрожащих лепестков венка?

Так слезы мреют в глубине зрачков
и говорят о грусти необъятной
красноречивей бесполезных слов.

Но жизни всей разрозненные пятна
слагаются лишь здесь в прообраз цельный.
Сказать ее нельзя членораздельней.

Наверно, каверны и спайки
от щедрого ветра в груди.
Но рано еще мне фуфайку
и койку, и общую пайку
и брать на учет погоди!

В огнях площадного румянца
мы празднуем с листьями танцы,
с камнями ведем хоровод —
унылые венецианцы
гиперборейских широт.

Мы чествуем плавленый воздух
и пестуем черствый кирпич.
О мальчик, на пире подзвездном
ты нашу смертельную дозу,
не бойся, втройне увеличь!

Сапожник, художник и дворник,
онколог, смотритель уборных,
сантехник и медиевист,
задорный писака, затворник
и мастер по части убийств,

актриса, салопница, прачка,
студент и морской офицер —
корежатся в страсти безбрачной,
таращат глаза свои рачьи
в оптический неба прицел.
Ан, сей окуляр запотел.

Как скатка, уложена кладка,
в морщинах суконная гладь.
Да разве, мой город, не сладко
гранитную каждую складку
шинели твоей целовать.

А ветер-то, ветер шаманит.
Румяного пуще румянит.
И пьяного пуще пьянит.
Подраненных до смерти ранит.
Казненных еще раз казнит.

Отплывая в край обетованный,
ты услышь мой голос обращенный,
как хрипит он из дождя — с тумана,
от земли, навеки обреченной,
потому что вырос на болотах,
словно желтый лютик, — не на пашне;
но гудит на полных оборотах:
до свиданья, будь здоров, не кашляй!