Вяземскому («Язвительный поэт, остряк замысловатый...») (стр. 497). Стихотворение является, вероятно, откликом на сатирическое «Послание к М. Т. Каченовскому»Вяземского («Перед судом ума сколь Каченовский жалок...»), напечатанное в «Сыне отечества» (1821, № 2). Начав большое послание к Вяземскому, Пушкин отказался от него и перебелил лишь первые шесть стихов. Приводим фрагменты этого чернового, окончательно не сложившегося послания:
Будь мне наставником в насмешливой науке,
Едва лукавый ум твой поимает звуки,
Он рифму грозную невольно затвердит
И память темное прозванье сохранит.
Блажен Фирсей, рифмач миролюбивый,
Пред знатью покорный, молчаливый,
Как Шаликов, добра хвалитель записной,
Довольный изредка журнальной похвалой,
623
Невинный фабулист или смиренный лирик.
Но Феб во гневе мне промолвил: будь сатирик.
С тех пор бесплодный жар в груди моей горит,
Браниться жажду я — рука моя свербит.
Клим пошлою меня щекотит остротой.
Кто Фирс? ничтожный шут, красавец молодой,
Жеманный говорун, когда-то бывший в моде,
Толстому тайный друг по греческой методе.
Ну можно ль комара тотчас не раздавить
И в грязь словцом одним глупца не превратить?
А шутку не могу придумать я другую,
Как только отослать Толстого к <хую.>
И в глупом бешенстве кричу я наконец
Хвостову: ты дурак, — а Стурдзе: ты подлец.
Так точно трусивший буян обиняком
Решит в харчевне спор падежным кулаком.
Воспроизводится по изданию: А. С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах. М.: ГИХЛ, 1959—1962. Том 1. Стихотворения 1814–1822.
Вяземскому («Язвительный поэт, остряк замысловатый...») (стр. 497). Стихотворение является, вероятно, откликом на сатирическое «Послание к М. Т. Каченовскому» Вяземского («Перед судом ума сколь Каченовский жалок...»), напечатанное в «Сыне отечества» (1821, № 2). Начав большое послание к Вяземскому, Пушкин отказался от него и перебелил лишь первые шесть стихов. Приводим фрагменты этого чернового, окончательно не сложившегося послания:
Будь мне наставником в насмешливой науке,
Едва лукавый ум твой поимает звуки,
Он рифму грозную невольно затвердит
И память темное прозванье сохранит.
Блажен Фирсей, рифмач миролюбивый,
Пред знатью покорный, молчаливый,
Как Шаликов, добра хвалитель записной,
Довольный изредка журнальной похвалой,
Невинный фабулист или смиренный лирик.
Но Феб во гневе мне промолвил: будь сатирик.
С тех пор бесплодный жар в груди моей горит,
Браниться жажду я — рука моя свербит.
Клим пошлою меня щекотит остротой.
Кто Фирс? ничтожный шут, красавец молодой,
Жеманный говорун, когда-то бывший в моде,
Толстому тайный друг по греческой методе.
Ну можно ль комара тотчас не раздавить
И в грязь словцом одним глупца не превратить?
А шутку не могу придумать я другую,
Как только отослать Толстого к <хую.>
И в глупом бешенстве кричу я наконец
Хвостову: ты дурак, — а Стурдзе: ты подлец.
Так точно трусивший буян обиняком
Решит в харчевне спор падежным кулаком.