1. М.Е. Салтыков-Щедрин
2. Собр. соч. в 20 тт.
3. Т. 2

КАЗУСНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

(Стр. 365)

Введение в заглавие раздела слова, относящегося к судебно-правовому понятию «казус» (случай), связано с тем, что материалы всех трех рассказов рубрики заимствованы из дел следственных дознаний. Такие дознания Салтыкову приходилось производить в годы вятской службы. Самым большим среди них было расследование по делу о раскольниках Ситникове,

Смагине и др., которое Салтыков производил в 1854—1855 гг. В результате возникло огромное следственное делопроизводство, занявшее около 2500 листов большого формата (переплетенное в восьми томах, оно хранится в Государственном архиве Кировской области). Это архивное «дело», в котором тексты 336 документов написаны самим Салтыковым, содержит указания на многие жизненные материалы, использованные в «раскольничьих рассказах» «Старец» и «Матушка Мавра Кузьмовна». Так, на страницы первого рассказа перешли и биографии ряда раскольников, раскрывших Салтыкову-следователю многие «тайны» раскольничьего мира (в повествовании «старца» о своем «житии» использованы, в частности, показания главного подследственного Анания Ситникова) и «география» следствия, значительная часть которого действительно производилась там, «где сходятся границы трех обширнейших в русском царстве губерний» (то есть в Глазовском уезде Вятской губернии, граничившем с губерниями Вологодской и Пермской) и многое другое.

При всем том Салтыков был совершенно прав, когда именно по поводу рассказа «Старец» высказал свое недовольство теми, кто склонен был в его «Очерках» усматривать «одни личности»¹. Действительно, как бы ни были близки к жизненным первоисточникам содержание и отдельные детали в «раскольничьих рассказах», Салтыков писал их не с целью передать речи и поступки определенных лиц, а для того, чтобы нарисовать общую картину раскольничьего мира, что входило в задачу «исследований» духовной жизни народа.

Отношение Салтыкова к расколу было в это время безусловно отрицательным. Определялось такое отношение в первую очередь идейной позицией писателя, — позицией просветителя и утопического социалиста. Идейный ученик Белинского и Петрашевского, он усматривал в религиозной догматике старообрядцев, а также в таких формах их социального протеста, как уход от «мирской жизни» в скиты, — глубоко реакционное начало. «Мирской» же быт раскольников, с его культурной отсталостью, семейным и религиозным деспотизмом, «диким особничеством» и легко возникающей отсюда уголовщиной, был для него подлинно «темным царством». Восприятие старообрядчества как «болезненного уклонения в народной жизни», с которым надлежало бороться, практически сближало в это время позицию Салтыкова с официальной точкой зрения на раскол и позволяло принимать правительственные методы борьбы с ним, что свидетельствовало, разумеется, о недостаточно еще последовательном демократизме писателя.

Впоследствии, в начале 60-х годов, Салтыков изменил свое отношение к преследованиям раскольников властями, а в самом расколе стал более пристально интересоваться его социальной, а не религиозно-бытовой стороной. В связи с этой эволюцией взглядов Салтыков убрал из рассказов «Старец» и «Матушка Мавра Кузьмовна», при подготовке третьего издания

«Губернских очерков» (1864), все то, что сближало авторскую позицию с официальными взглядами и пропагандой, что давало повод некоторым современникам считать Салтыкова «гонителем раскола». Но принципиального своего отношения к расколу Салтыков не изменил и остался совершенно чужд той его идеализации, как политической оппозиционной силы, которая возникла в 60-е годы в некоторых демократических и революционных кругах (Щапов, Кельсиев, Огарев и др.).

В рассказе «Старец» после слов «это дело темное» (стр. 367) Салтыков выбросил при подготовке третьего издания (1864) следующее продолжение рассказа раскольника, обратившегося к православию:

«Было время, и я на вопрос: какой ты веры? — отвечал: «старой»; ноне уж не то. Знаю я, что такое эта «старая» вера; знаю, кому она надобна и кто этим делом водит. Видел я эту веру и в городах, и в селениях, и в пустынях — и упал духом.

Нет, сударь, старой веры, нет ее нонче; и кто если скажет вам, что он «старой» веры, плюньте вы ему в глаза, потому что лжец он и клеветник.

Грешен я, много грешен пред господом! Нужно было пройти эту тьму сквозь, самому в суете греховной погрязнуть, нужно было перенести на себе муку и болезнь, душой истерпеться, сердцем изболеть, чтоб узреть Христа и познать свет веры истинной.

И знаете ли, ваше благородие! разумом-то я точно теперь понимаю, что дело мое было неправое, что я, как овца заблудшая, от церкви святой отметался, был, стало быть, все одно что смутник и блудодей; однако вот и теперь об ину пору как посидишь да раздумаешься, ан ветхий то человек словно со дна тебе выплывает.

А все, сударь, благость! она, одна она совлекла с меня ветхого человека! Не просвети нас великий монарх своим милосердием, остался бы я, кажется, о сю пору непреклонен, и все бы враждовал и, как зверь подземный, копал во тьме яму своему ближнему по крови. По той причине, что будь для нас время тесное, нет нам резону от своего отставать; всяк назовет тебя прелестником, всяк пальцем на тебя укажет... Ну, а мы хоть и мужики, а свою совесть тоже имеем. Теперь другая статья; теперь для нас любви действо видимо или, по выражению Святого писания: «ныне наста время всех освещающее». Ну, и идем мы с упованием, потому что слышим глас любви, призывающий нас: «вси приидите, вси напитайтеся».

Рассказ раскольника завершался двумя строками точек.

После слов «об этих смутах» (стр. 368) в «Русском вестнике» (1856) и двух первых отдельных изданиях (1857) печаталось: «разделявших между собою отступников св. веры». А слова «Сам спас Христос истинный сказал: странна мя примите...» (стр. 387) печатались в тех же источниках с таким примечанием: ««Странна мя приимите», нечего и говорить, что эти слова выдуманы рассказчиком. Обыкновение выдумывать небывалые тексты и приводить их как неопровержимые свидетельства Священного писания весьма употребительно между отщепенцами св. церкви».

Причины, по которым Салтыков, подготавливая в конце 1863 г. третье издание «Губернских очерков», убрал из них приведенные места, ясны. В них идеализируется политика Александра II по отношению к раскольникам. Жестокая система преследования раскольников, практиковавшаяся при Николае I, была несколько ослаблена, но не отменена. Более того, по инициативе Александра II в Свод законов были внесены в 1857 г. почти все постановления о расколе, изданные при Николае I.

Среди бумаг Салтыкова сохранился, как указано выше, автограф наброска с заглавием «Мельхиседек». Эта рукопись — начало очерка «Старец» в его первоначальной редакции, не совпадающей с печатной. Приводим набросок полностью (впервые он опубликован в газете «Русские ведомости», 1914, № 97):

«Двадцать лет, сударь, я странствую, двадцать лет ищу своей правды... С юных лет возгорелся я ревностью по христианстве, с юных лет тосковала душа моя по небесном отечестве и все томилась, все искала тех многотесных евангельских врат, чрез которые могла бы пройти от мрачныя и прегорькия темницы в присносущий и неумирающий свет райского жития...

Часто я думал: о, сколь сладостно, сколь честно и доброхвально за отеческие законы плечи свои на ударение, хребет на раны, жилы на прервание, уды на раздробление, тело на муки предать! Голова, сударь, у меня горела, сердце в груди трепетало от единой мысли мученического пресветлого венца сподобиться! Часто я думал: зачем не родился я в те древние времена, когда святые Христовы воины были мучимы яко злодеи, злодейства не ведавшие, истязуемы яко разбойники, разбойничества ниже помыслившие! И даже до смерти прискорбна была душа моя!

И вознамерился я правды своей поискать, направил стопы мои на странствие далекое и долгое. Был, сударь, я везде: и у единомышленных своих, и у сопротивников... и нигде правды не нашел! Искал я вокруг себя старцев добрых, которые могли бы преслабый мой разум на путь истинный навести и врата спасения душе моей отворить, и нашел только мглу несветимую и смех прегорький. Не только разум мой осветить светом божественной премудрости не могли, но и сердца моего, утешении жаждущего, не утешили, а разве в глаза мне посмеялись, когда я сомнения мои перед ними выкладывал!

Всюду только один ответ я слышал; «Что ж, разве и ты в еретики попасть хочешь, что сомневаться начал?» И этими словами двери моему рассуждению заперли, а до того никому дела нет, что душа моя от сомнений волнуется и страдает. Человек я от рождения темный, веру свою принял от родителей и хоть грамотою доволен, однако в книгах своих утешения для себя не нашел. Пишут тамо про обряды да об словах препираются, а какими делами и каким путем царство небесное унаследовать, об том не поминают. Думаю я, сударь, что потому так крепко на обрядах стоят, что изначала такое вольное дело невольным захотели сделать».

Второй рассказ раздела «Казусные обстоятельства» — «Матушка Мавра Кузьмовна» — печатался в «Русском вестнике» (1857) и двух первых отдельных изданиях (1857) со следующим эпиграфом:

«Пропаганда, по моему мнению, может быть отражена лишь пропагандою, то есть против распространителей раскола могут действовать распространители православия или миссионеры. Раскольники-пропагандисты действуют на местных жителей более наружным благочестием таинственного появления, странническим видом и убиением плоти, чем силою убеждения. Нет сомнения, что распространители православия, движимые силою веры, строго соблюдающие уставы религиозные, привыкшие к лишениям и готовые на всякую жертву ради православия, могут победить лжеучителей». Далее был указан источник эпиграфа: «Заволжская часть Макарьевского уезда Нижегородской губернии». Соч. графа Н. С. Толстого («Московские ведомости», 1857 года, № 3)».

Третий рассказ — «Первый шаг» — связан с расколом лишь биографией одного из действующих лиц, богатого мужика, «промышлявшего» старообрядческими книгами. Интерес рассказа в изображении не раскольничьего, а чиновничьего быта и психологии, взятых в их социальных низах — там, где власть грозного «порядка вещей» над человеческой душой сказывается особенно сурово и ясно. Несомненно, именно этот рассказ — един из лучших социальных этюдов в книге — прежде всего имел в виду Добролюбов, когда писал: «Никто, кажется, исключая г. Щедрина, не вздумал заглянуть в душу этих чиновников — злодеев и взяточников, да посмотреть на те отношения, в каких проходит их жизнь. Никто не приступил к рассказу об их подвигах с простою мыслью: «Бедный человек! Зачем же ты крадешь и грабишь? Ведь не родился же ты вором и грабителем, ведь не из особого же племени вышло, в самом деле, это так называемое крапивное семя?» Только у г. Щедрина и находим мы по местам подобные запросы...»¹

Стр. 374. Андрей Денисов — один из главных вождей раскола-старообрядчества в первой половине XVIII в. В своих сочинениях «Поморские ответы», «Диаконские ответы Питириму, нижегородскому епископу» и др. он защищал «древлеблагочестие» как «земскую веру».

Стр. 383. К ночи... к полдню... — к северу... к югу.

Стр. 394. Город С *** — Сарапул.

Стр. 395. Кма — много.

Стр. 417. ...и по крюкам знает, и демественному обучался... — Крюки — знаки старинного русского нотного письма; демественное пение — многоголосное культовое пение, принятое у старообрядцев.

Стр. 431. Дока́ — пока, покуда.