ПИСЬМО II
(Стр. 236)
Впервые — ВЕ, 1884, № 12, стр. 663—676.
Рукопись и корректуры не сохранились.
Работу над вторым «письмом» Салтыков начал, вероятно, вскоре после согласия Стасюлевича напечатать первое «письмо», то есть после 14 октября 1884 года. 26 октября он сообщал Белоголовому: «Отдал маленькую-маленькую вещицу Стасюлевичу для ноябрьской книжки, но вряд ли ей суждено появиться. Теперь пишу еще вещицу (тоже маленькую) для декабрьской книжки, и тоже ничего верного сказать не могу». Статья была закончена в первых числах ноября. «Для декабрьской книжки, — писал Салтыков Белоголовому 10 ноября, — тоже чуть-чуть побольше написал, а вышло даже несуразно».
В центре внимания Салтыкова во втором «письме» — проблема, возникшая в русской политической жизни 60-х годов в связи с осуществлением ряда реформ, имевших объективно буржуазно-демократический характер, — проблема конституции.
В конце 70-х — начале 80-х годов «конституционный вопрос» приобрел особую остроту по двум причинам — внешнеполитической и внутриполитической. В 1879 году в Болгарии, после освобождения от турецкого владычества, начала действовать разработанная при участии русских представителей так называемая Тырновская конституция — одна из самых демократических для того времени европейских конституций. С другой стороны, революционный натиск народовольцев заставил самодержавие приступить к формулированию новой политической программы. Эту задачу должна была выполнить образованная в 1880 году Верховная распорядительная комиссия под председательством гр. М. Т. Лорис-Меликова, один из проектов которой предполагал создание при Государственном совете «общей
комиссии из земских деятелей и сведущих людей, частью по избранию, частью по назначению от правительства»1.
В условиях самодержавной системы разработка конституционных принципов являлась прерогативой бюрократии и какое-либо участие общественности в такой разработке не допускалось. Кроме того, «самобытная русская конституция», по мысли ее творцов, не могла иметь ничего общего с европейскими конституциями, и обращение к опыту конституционных правлений Западной Европы (прежде всего Франции и Англии) исключалось. Эти два обстоятельства с полной определенностью «выяснились» именно в период либеральной «диктатуры сердца» Лорис-Меликова. Салтыков писал П. В. Анненкову 20 сентября (2 октября) 1880 года: «...Лорис-Меликов созывал всех редакторов и прочитал им речь, в которой заявил, что о конституции и думать нечего и распространять конституционные идеи—значит производить в обществе смуту. Вот, значит, и либерализм выяснен <...> И теперь «Голос» проповедует: нельзя ли, дескать, у нас самих в наших собственных законах и в предначертаниях Сперанского отыскать задатки будущего обновления России».
После убийства Александра II тема конституции становится безусловно запретной, хотя общественно-политическая ее актуальность и значимость сохраняется и она в той или иной форме всплывает на поверхность политической жизни и подвергается обсуждению в печати. Так, например, в статье К. П. Победоносцева «Великая ложь нашего времени» говорилось: «Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времен французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции и проникла, к несчастию, в русские безумные головы»2.
Внешнеполитический аспект «конституционной» проблемы в эти годы нашел свое выражение в сложных взаимоотношениях русского правительства с болгарским «князем» Александром Баттенбергом, в апреле 1881 года совершившим переворот и отменившим действие Тырновской конституции. Д. А. Милютин писал по этому поводу в своем дневнике: «Хотя переворот в Болгарии задуман и исполнен без ведома русского правительства и даже вопреки нашим советам, однако ж нельзя отвергать, что сам государь, как и многие из окружающих, в душе одобрят решимость князя болгарского и будут сочувствовать ниспровержению ненавистной им болгарской
1 «Конституция гр. Лорис-Меликова и его частные письма». Изд. «Свободная мысль», Лондон — Пб., б. г., с. 32. Характерна реакция Александра II на это предложение Лорис-Меликова. «Да ведь это états généraux», — заявил русский самодержец (там же).
2 «Гражданин», 1884, 10 июня, № 24. Статью Победоносцева, напечатанную анонимно, комментировал кн. В. П. Мещерский: «...великая ложь, о которой идет речь, есть конституция!» (там же, 17 июня, № 25).
конституции, выработанной под опекой русского же правительства»1. Вместе с тем самовольные действия болгарского самодержца, русского ставленника, все более подпадавшего под влияние Австро-Венгрии, вызывали резкое недовольство правительства Александра III: летом 1883 года в Болгарию с целью урегулировать разногласия Баттенберга с русскими министрами его правительства и восстановить действие Тырновской конституции был командирован видный чиновник русского дипломатического ведомства А. С. Ионин2. Этот факт должен быть особо отмечен. Дело в том, что герой салтыковской сказки, статский советник Передрягин, оказывается «командированным» к медведям-«братушкам»3 ради составления для них конституции также летом 1883 года. Если это и совпадение, то — знаменательное.
Однако главным для Салтыкова был, конечно, аспект внутриполитический. Передрягинское конституционное творчество обобщает особенности соответствующей деятельности таких, например, чиновников, стоявших у кормила власти, как гр. Н. П. Игнатьев или М. С. Каханов.
Н. П. Игнатьев в качестве министра внутренних дел был вдохновителем принятого в августе 1881 года драконовского «Положения об усиленной и чрезвычайной охране», названного В. И. Лениным в 1911 году, когда это «Положение» все еще продолжало действовать, — «фактической российской конституцией»4. Это была поистине «конституция наоборот», «зимняя конституция». Тот же Игнатьев своим проектом созыва «Земского собора» пытался осуществить идею, вынашивавшуюся, под именем «нашей родной российской конституции», идеологами реакционного дворянства, оппозицией справа, а также славянофилами5. «Таким образом, — писал о своем проекте Игнатьев, — сложилась бы, без потрясения устоев, русская самобытная конституция, которой позавидовали бы в Европе и которая заставила бы умолкнуть наших псевдолибералов и нигилистов»6. Попытка Игнатьева привести свою идею в исполнение вызвала «ужас» Победоносцева: «...собор та же конституция — пагуба России»7. В мае Игнатьев был устранен и заменен на посту министра внутренних дел гр. Д. А. Толстым. «Причиною всему было слово «конституция» — см. стр. 247.
1 Д. А. Милютин. Дневник, т. 4. Ред. и прим. П. А. Зайончковского. M., 1950, с. 66.
2 См.: П. А. Матвеев. Болгария после Берлинского конгресса. СПб., 1887, с. 181 и след.
3 «Брату́шками» официозная и славянофильская печать именовала славянские народы.
4 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21, с. 114.
5 П. А. Зайончковский. Кризис самодержавия на рубеже 1870—1880-х годов. Изд-во МГУ, 1964, с. 449—472.
6 Там же, с. 459—460.
7 Там же, с. 466.
Не менее характерна, в том же, «передрягинском», смысле, фигура М. С. Каханова. «Фактический автор лорис-меликовских проектов реформ»1, Каханов возглавляет при Игнатьеве комиссию, разработавшую «Положение об усиленной и чрезвычайной охране», а затем председательствует в другой комиссии, получившей наименование «Кахановской», — по реформированию, первоначально в либеральном духе, местного самоуправления2. Однако именно из недр этой комиссии в 1885 году вышел реакционный проект усиления в местном самоуправлении роли дворянства (впоследствии — закон о земских начальниках — см. 515).
Все приведенные выше материалы объясняют ту характеристику «сказки», или «басни», о Передрягине, которую Салтыков дал в письме к Н. А. Белоголовому от 16 декабря 1884 года: «Смысл сей басни таков: завозных конституций бояться нечего. Следовательно, ежели надобность встретится, то таковую может написать Передрягин, коего адрес почтамту известен. Многие комментируют, будто бы я хотел указать на Лорис-Меликова, но это неправда. А другие говорят, что «братушек» я только для вида привлек, — об этом я ничего не знаю и сказать не могу. Dixi et animam levavi» (сказал и облегчил душу).
Второе из «Пестрых писем» — итоговый анализ всех тех форм «конституционного творчества» в пореформенной России, которые исходили из предпосылки сохранения самодержавия.
«Письмо II», по-видимому по причине своей политической остроты и сложности расшифровки эзопова языка, было встречено почти полным молчанием прессы. Удалось обнаружить лишь два отклика. Первый, принадлежащий рецензенту газеты «Эхо», не касается политической проблематики «письма» и ограничивается указанием на правдивость, хотя и с «сатирико-щедринской утрировкой», изображения в лице Передрягина русского чиновника — «с его вечным стремлением сочинять всевозможные проекты, предназначенные для спасения отечества. При этом одно и то же лицо способно, по приказанию или необходимости, составлять их в различных смыслах, на диаметрально противоположных началах, взаимно исключающих друг друга»3. Другой отзыв, резко враждебный, принадлежал кн. В. П. Мещерскому: «Все то же: все какие-то статские советники, чиновники, насмешки над тем, что нельзя говорить о конституции»4.
Стр. 236. Жил он на даче, на Сиверской станции Варшавской железной дороги... — В этой дачной местности под Петербургом провел лето 1884 года Салтыков.
1 П. А. Зайончковский. Кризис самодержавия на рубеже 1870—1880-х годов. Изд-во МГУ, 1964, с. 433.
2 Это обстоятельство вызывало постоянные нападки на деятельность комиссии со стороны реакционной прессы (см., например, целый цикл статей под названием «Проекты, мысли и замыслы Кахановской комиссии». — «Гражданин», 1884, № 41—49).
3 Л. Л. Литературные заметки. — «Эхо», 1884, 20 декабря, № 1394.
4 «Гражданин», 1884, 9 декабря, № 50.
Стр. 237. ...за восемь желтеньких бумажек... — то есть за восемь рублей.
...кто будет смазывать и пускать в ход эту машину <...> куда мы идем? где мы живем? — Иронический намек на зарубежную «земскую», антибюрократическую публицистику, в частности, на брошюру А. И. Кошелева «Где мы? Куда и как идти?» (подробнее см. т. 14, с. 677—679).
Стр. 238. ...публицист Скоморохов <...> В длинной передовице «Куда мы идем?» <...> доводил до сведения публики <...> — О гибельности пути, которым шла Россия, постоянно твердила реакционная печать, представленная прежде всего изданиями M. H. Каткова. Так, например, в связи с процессом В. Н. Фигнер и др. (сентябрь—октябрь 1884 г.) «Московские ведомости» писали: «Вот куда мы зашли путем упразднения правительства!» (М. вед., 1884, 14 октября, № 285). О публицисте .Скоморохове см. также в «Пошехонских рассказах» (т. 15, кн. вторая, «Вечер шестой»).
...полемика приняла обычный, по обстоятельствам времени, характер... — В полемике газет «Чего изволите?» и «Нюхайте на здоровье» обобщен характер отношений между охранительными и псевдолиберальными органами печати. Такой была, например, полемика в августе 1884 г. между «Московскими ведомостями» и «Гражданином», с одной стороны, и «Новым временем», с другой, вызванная «крамольным», с точки зрения реакции, решением Первого департамента Правительствующего сената (см. прим. к стр. 253, 337). В ходе этой полемики кн. В. П. Мещерский дал следующую, не лишенную интереса и проницательности характеристику суворинской газеты, защищавшей сенатское решение: «Имея много читателей, добытых легкостью и игривостью содержания своих статей и разнообразием сюжетов, им затрагиваемых, «Новое время» силится во что бы то ни стало приобрести в то же время значение серьезной газеты и известное политическое влияние <...> Но, увы, не может она никак сделаться серьезною газетою, не может никак приобресть значения, что она ни предпринимает! Спрашивается: отчего? Ответ очень прост и ясен. Именно оттого, что эта газета никак не может попасть в такой образ мыслей и воззрений, который читатели признали бы известным убеждением, определенным образом мыслей» («Гражданин», 1884, 23 сентября, № 39, с. 24).
Стр. 241. ...настоящие суды, как на Литейной. — На Литейной улице помещалась Петербургская судебная палата.
...а об распределении мы в следующий раз поговорим. — Понятие «распределение богатств» в системе эзопова языка Салтыкова намекало на социалистическое учение.
Лейтенант Жевакин — персонаж «Женитьбы» Гоголя.