Л. Н. Толстой
Дьявол
1889
Оглавление
| I | 211 |
| II | 213 |
| III | 214 |
| IV | 218 |
| V | 221 |
| VI | 223 |
| VII | 225 |
| VIII | 228 |
| IX | 228 |
| X | 230 |
| XI | 232 |
| XII | 234 |
| XIII | 236 |
| XVI | 238 |
| XV | 241 |
| XVI | 243 |
| XVII | 245 |
| XVIII | 247 |
| XIX | 248 |
| XX | 250 |
| XXI | 252 |
| <Вариант конца повести «Дьявол»> | 252 |
О произведении
Повесть Толстого о непреодолимой силе чувственной любви, основанная на отчасти на случае, произошедшем с чиновником по фамилии Фредерикс, но во многом и на собственом опыте. Тема половой любви как наваждения, рабства и разрушения ценностей и жизней — та же, что у Тургенева, только с добавлением нравоучительной проповеди.
Критика
В конце 80-х и начале 90-х годов Толстой усиленно работал над художественными произведениями на тему чувственной любви. К этому времени относится написание повестей «Крейцерова соната» и «Дьявол», а также начало работы над «Отцом Сергием» и повестью, которая затем развернулась в роман «Воскресение».
В первых двух повестях вскрывается губительная стихия чувственной любви, безысходная трагедия физических отношений мужчины и женщины, внутренняя ложь брачных связей, не скрепляемых духовной близостью супругов. <...>
В повести «Дьявол» молодой помещик-аристократ, женатый на симпатичной, любящей его женщине, живущий в обстановке внешнего благополучия и довольства, становится жертвой непреоборимой физической страсти к замужней крестьянке, с которой он был в связи еще до брака. Никакими усилиями воли он не может победить эту страсть и, исчерпав все силы в борьбе с ней, по одному варианту кончает жизнь самоубийством, по другому — убивает женщину-«дьявола», поработившую его своей чувственной красотой. <...>
— Н. К. Гудзий. Лев Толстой: Критико-биографический очерк. — 3-е изд., перераб. и доп. — М.: Худож. лит., 1960.
Человеческая боль, ошибки, достижения как бы бессмертны, если они сохраняются в строках рукописи.
Фредерикс, именем которого первоначально названа повесть, существовал реально, жил в Туле, служил судебным следователем, сошелся с крестьянкой Степанидой Муницыной, муж которой работал извозчиком в Туле, потом женился на девушке из интеллигентной семьи, которая мучала мужа ревностью к Степаниде. Через три месяца после женитьбы Николай Фредерикс убил Степаниду во время молотьбы выстрелом из револьвера в живот. Его судили, он был объявлен ненормальным, но вскоре он недалеко от Тулы был найден на рельсах раздавленный поездом.
Фредерикс был близорук, под Тулой в те дни стоял мороз, Николай Николаевич был закутан в башлык, поэтому решили, что Н. Н. Фредерикс не видел и не слышал приближающегося поезда.
Такова событийная цепь, которая легла в основание вещи и как будто целиком выполнена в ней.
В повести герой убивает Степаниду во время молотьбы; в другом варианте он кончает с собой.
Герой носит фамилию Иртенев, то есть назван почти так, как герой «Детства».
Иртеньев, Оленин, Нехлюдов, Левин, Иртенев – все это имена, связанные с биографией Толстого; имя Иртенева как будто замыкает эту цепь.
Вызывает удивление, что Лев Николаевич рукопись «Дьявола» дома не держал; она была передана Черткову и сохранялась в глубокой тайне. У Толстого первоначально дома не осталось ничего, но и Чертков рукопись держал не у себя, а у своей матери в Петербурге.
При переписке рукописи были соблюдены строжайшие правила конспирации. Лев Николаевич получил копию и держал ее у себя в кабинете под клеенчатой обшивкой старого кресла, в котором содержались и другие его тайны от дома.
Весной 1909 года Софья Андреевна нашла рукопись, и в результате произошла тяжелая сцена; Толстой записывает про Софью Андреевну: «…в ней поднялись старые дрожжи, и мне было очень тяжело. Ушел в сад. Начал писать письмо ей то, что отдать после смерти, но не дописал, бросил…»
Когда Толстой был молод, то ссоры с женой он замазывал, как он сам говорил, поцелуями. Это непрочная починка. Стариком он заплакал, и жена заплакала. «И обоим стало хорошо».
Но рукопись напечатана была только после смерти Толстого. В последней редакции Толстой дал повести название «Дьявол».
Из-за случая, происшедшего с Николаем Николаевичем Фредериксом, Софья Андреевна не стала бы волноваться. Она волновалась о другом – о той пыли отцветшего цветка, которая сохранилась в рукописи. В рукописи сохранилась память о любви к одной женщине и о разочаровании в семейной жизни. Вот что огорчило Софью Андреевну через сорок шесть лет.
Я говорил уже о любви Толстого к Аксинье, к женщине, от которой он оторвался с таким трудом. По повести «Тихон и Маланья» мы знаем, как она одевалась, как ходила по деревне, как была всех цветастей, всех стройнее, всех желаннее.
Лев Николаевич любил ее так, как герой «Дьявола» Иртенев любил Степаниду: «Я думал, что я ее взял, а она взяла меня, взяла и не пустила… Я обманывал себя, когда женился… С тех пор, как я сошелся с ней, я испытал новое чувство, настоящее чувство мужа».
Мы знаем эти слова, они возвращают нас к дневникам Толстого, к записи 26 мая 1860 года: «Уже не чувство оленя, а мужа к жене».
Софья Андреевна после своего замужества знала о любви Толстого. Когда очень молодая, красивая женщина, Софья Андреевна, приехала в запущенное имение, то она приказала мыть полы. Из деревни пришли бабы, какие-то женщины показали молодой хозяйке на моющую пол Аксинью и сказали, вероятно, со зла, что это «сударушка хозяина». Софья Андреевна с горечью пишет об этом в своей восьмитомной рукописи – «Моя жизнь».
Она думала об этом все время. Запись 16 декабря 1862 года, часть которой я приводил выше, она заканчивала словами: «Я просто как сумасшедшая. Еду кататься. Могу ее сейчас же увидать. Так вот как он любил ее. Хоть бы сжечь журнал его и все его прошедшее».
13 июня 1909 года записано в записной книжке: «Посмотрел на босые ноги, вспомнил Аксинью, то, что она жива, и, говорят, Ермил мой сын, и я не прошу у нее прощенья, не покаялся, не каюсь каждый час и смею осуждать других».
Лев Николаевич ошибался. Ермил – это был муж Аксиньи, а сын назывался Тимофей. И сын, очень похожий на Льва Николаевича, служил потом кучером, и дети Льва Николаевича по дворянской простоте относились к нему как к брату.
Лев Николаевич записал уже не точно – он стар; и в то же время помнит конкретно: видит босоногую, любимую женщину, глядя на свои босые ноги.
Тот случай, который он хотел забыть, замолить как-то, оказался происшедшим навечно...
— В. Шкловский. Лев Толтой (1963)