ГЛАВА V.
ОЛЕГЪ ПРАВИТЕЛЬ.

Г. 879—912.

Завоеванія Олеговы. Нашествіе Угровъ. Супружество Игоря. Россіяне служатъ въ Греціи. Олегъ идетъ на Царьградъ. Миръ съ Греками. Договоръ съ Имперіею. Кончина Олега. Г. 879. Рюрикъ, по словамъ лѣтописи, вручилъ Олегу правленіе за малолѣтствомъ сына. Сей опекунъ Игоревъ скоро прославился великою своею отважностію, побѣдами, благоразуміемъ, любовію подданныхъ.

Вѣсть о счастливомъ успѣхѣ Рюрика и братьевъ его, желаніе участвовать въ ихъ завоеваніяхъ, и надежда обогатиться, безъ сомнѣнія привлекли многихъ Варяговъ въ Россію. Князья рады были соотечественникамъ, которые усиливали ихъ вѣрную, смѣлую дружину. Олегъ, пылая славолюбіемъ Героевъ, не удовольствовался симъ войскомъ, но присоединилъ къ нему великое число Г. 882. Завоеванія Олеговы. Новогородцевъ, Кривичей, Веси, Чуди, Мери, и въ 882 году пошелъ къ странамъ Днѣпровскимъ (^[292]). Смоленскъ, городъ вольныхъ Кривичей, сдался ему, кажется, безъ сопротивленія: чему могли способствовать единоплеменники ихъ, служившіе Олегу. Первая удача была залогомъ новыхъ: храбрый Князь, поручивъ Смоленскъ своему Боярину, вступилъ въ область Сѣверянъ и взялъ Любечь, древній городъ на Днѣпрѣ. Но желанія завоевателя стремились далѣе: слухъ о независимой Державѣ, основанной Аскольдомъ и Диромъ, благословенный климатъ и другія естественныя выгоды Малороссіи, еще

украшенныя, можетъ быть, разсказами, влекли Олега къ Кіеву. Вѣроятность, что Аскольдъ и Диръ, имѣя сильную дружину, не захотятъ ему добровольно поддаться, и непріятная мысль сражаться съ единоземцами, равно искусными въ дѣлѣ воинскомъ, принудили его употребить хитрость. Оставивъ назади войско, онъ съ юнымъ Игоремъ и съ немногими людьми приплылъ къ высокимъ берегамъ Днѣпра, гдѣ стоялъ древній Кіевъ (^[293]); скрылъ вооруженныхъ ратниковъ въ ладіяхъ, и велѣлъ объявить Государямъ Кіевскимъ, что Варяжскіе купцы, отправленные Княземъ Новогородскимъ въ Грецію, хотятъ видѣть ихъ какъ друзей и соотечественниковъ. Аскольдъ и Диръ, неподозрѣвая обмана, спѣшили на берегъ: воины Олеговы въ одно мгновеніе окружили ихъ. Правитель сказалъ: вы не Князья и не знаменитаго роду, но я Князь — и показавъ Игоря, примолвилъ: вотъ сынъ Рюриковъ (^[294])! Симъ словомъ осужденные на казнь, Аскольдъ и Диръ подъ мечами убійцъ, пали мертвые къ ногамъ Олеговымъ... Простота, свойственная нравамъ IX вѣка, дозволяетъ вѣрить, что мнимые купцы могли призвать къ себѣ такимъ образомъ Владѣтелей Кіевскихъ; но самое общее варварство сихъ временъ не извиняетъ убійства жестокаго и коварнаго. — Тѣла несчастныхъ Князей были погребены на горѣ, гдѣ въ Несторово время находился Ольминъ дворъ (^[295]); кости Дировы покоились за храмомъ Св. Ирины; надъ могилою Аскольда стояла церковь Св. Николая, и жители Кіевскіе донынѣ указываютъ сіе мѣсто на крутомъ берегу Днѣпра, ниже монастыря Николаевскаго, гдѣ врастаетъ въ землю малая, ветхая церковь.

Олегъ, обагренный кровію невинныхъ Князей, знаменитыхъ храбростію, вошелъ какъ побѣдитель въ городъ ихъ, и жители, устрашенные самымъ его злодѣяніемъ и сильнымъ войскомъ, признали въ немъ своего законнаго Государя. Веселое мѣстоположеніе, судоходный Днѣпръ, удобность имѣть сообщеніе, торговлю или войну съ разными богатыми странами — съ Греческимъ Херсономъ, съ Козарскою Тавридою, съ Болгаріею, съ Константинополемъ — плѣнили Олега, и сей Князь сказалъ: да будетъ Кіевъ матерію городовъ Россійскихъ (^[296])! Монархи народовъ образованныхъ желаютъ

имѣть столицу среди Государства, вопервыхъ для того, чтобъ лучше надзирать надъ общимъ его правленіемъ, а вовторыхъ и для своей безопасности: Олегъ, всего болѣе думая о завоеваніяхъ, хотѣлъ жить на границѣ, чтобы тѣмъ скорѣе нападать на чуждыя земли; мыслилъ ужасать сосѣдовъ, а не бояться ихъ. — Онъ поручилъ дальнія области Вельможамъ (^[297]); велѣлъ строить города, или неподвижные станы для войска, коему надлежало быть грозою и внѣшнихъ непріятелей и внутреннихъ мятежниковъ; уставилъ также налоги общіе. Славяне, Кривичи и другіе народы должны были платить дань Варягамъ, служившимъ въ Россіи: Новгородъ давалъ имъ ежегодно 300 гривенъ тогдашнею ходячею монетою Россійскою (^[298]): что представляло цѣну стапятидесяти фунтовъ серебра. Сію дань получали Варяги, какъ говоритъ Несторъ, до кончины Ярославовой; съ того времени лѣтописи наши дѣйствительно уже молчатъ о службѣ ихъ въ Россіи (^[299]).

Обширныя владѣнія Россійскія еще не имѣли твердой связи. Ильменскіе Славяне граничили съ Весью, Весь съ Мерею, Меря съ Муромою и съ Кривичами (^[300]); но сильные, отъ Россіянъ независимые народы обитали между Новымгородомъ и Кіевомъ. Г. 883. Храбрый Князь, давъ отдохнуть войску, спѣшилъ къ берегамъ рѣки Припети: тамъ, среди лѣсовъ мрачныхъ, Древляне свирѣпые наслаждались вольностію и встрѣтили его съ оружіемъ; но побѣда увѣнчала Олега, и сей народъ, богатый звѣрями, обязался ему платить дань черными куницами. Г. 884—885. Въ слѣдующіе два года Князь Россійскій овладѣлъ землею Днѣпровскихъ Сѣверянъ и сосѣдственныхъ съ ними Радимичей. Онъ побѣдилъ первыхъ, освободилъ ихъ отъ власти Козаровъ, и сказавъ: я врагъ имъ, а не вамъ! удовольствовался самымъ легкимъ налогомъ: вѣрность и доброе расположеніе Сѣверянъ были ему всего нужнѣе для безопаснаго сообщенія южныхъ областей Россійскихъ съ сѣверными. Радимичи, жители береговъ Сожскихъ, добровольно согласились давать Россіянамъ то же, что Козарамъ: по щлягу или мелкой монетѣ съ каждой сохи. Такимъ образомъ, соединивъ цѣпію завоеваній Кіевъ съ Новымгородомъ, Олегъ уничтожилъ господство Хана Козарскаго въ Витебской и Черниговской

Губерніи. Сей Ханъ дремалъ, кажется, въ пріятностяхъ Восточной роскоши и нѣги: изобиліе Тавриды, долговременная связь съ цвѣтущимъ Херсономъ и Константинополемъ, торговля и мирныя искусства Греціи усыпили воинскій духъ въ Козарахъ, и могущество ихъ уже клонилось къ паденію.

Покоривъ Сѣверъ, Князь Россійскій обратилъ счастливое оружіе свое къ Югу. Въ лѣвую сторону отъ Днѣпра, на берегахъ Сулы, жили еще независимые отъ Россійской Державы Славяне, единоплеменные съ Черниговцами: онъ завоевалъ страну ихъ, также Подольскую и Волынскую Губернію, часть Херсонской и, можетъ быть, Галицію: ибо Лѣтописецъ въ числѣ его подданныхъ именуетъ Дулѣбовъ, Тивирцевъ и Хорватовъ, тамъ обитавшихъ (^[301]).

Нашествіе Угровъ. Но между тѣмъ, какъ побѣдоносныя знамена сего Героя развѣвались на берегахъ Днѣстра и Буга, новая столица его увидѣла предъ стѣнами своими многочисленныя вежи или шатры Угровъ (Маджаровъ или нынѣшнихъ Венгерцевъ), которые обитали нѣкогда близъ Урала, а въ IX вѣкѣ на Востокъ отъ Кіева, въ странѣ Лебедіи, можетъ быть, въ Харьковской Губерніи, гдѣ городъ Лебединъ напоминаетъ сіе имя. Вытѣсненные Печенѣгами, они искали тогда жилищъ новыхъ; нѣкоторые перешли за Донъ, на границу Персіи; другіе же устремились на Западъ: мѣсто, гдѣ они стояли подъ Кіевомъ, называлось еще въ Несторово время Угорскимъ (^[302]). Олегъ пропустилъ ли ихъ дружелюбно, или отразилъ силою, неизвѣстно; сіи бѣглецы переправились чрезъ Днѣпръ и завладѣли Молдавіею, Бессарабіею, землею Волошскою.

Далѣе не находимъ никакихъ извѣстій о предпріятіяхъ дѣятельнаго Олега до самаго 906 года (^[303]); знаемъ только, что онъ правилъ еще Государствомъ и въ то время, когда уже питомецъ его возмужалъ лѣтами. Пріученный изъ дѣтства къ повиновенію, Игорь не дерзалъ требовать своего наслѣдія отъ Правителя властолюбиваго, окруженнаго блескомъ побѣдъ, славою завоеваній и храбрыми товаришами, которые считали его власть законною, ибо онъ умѣлъ ею возвеличить Государство. Супружество Игоря. Въ 903 году Олегъ избралъ для Игоря супругу, сію въ нашихъ лѣтописяхъ безсмертную Ольгу, славную тогда еще однѣми прелестями женскими и

благонравіемъ. Ее привезли въ Кіевъ изъ Плескова или нынѣшняго Пскова: такъ пишетъ Несторъ. Но въ особенномъ ея житіи и въ другихъ новѣйшихъ историческихъ книгахъ сказано, что Ольга была Варяжскаго простаго роду, и жила въ веси, именуемой Выбутскою, близъ Пскова; что юный Игорь, пріѣхавъ изъ Кіева, увеселялся тамъ нѣкогда звѣриною ловлею; увидѣлъ Ольгу, говорилъ съ нею, узналъ ея разумъ, скромность, и предпочелъ сію любезную сельскую дѣвицу всѣмъ другимъ невѣстамъ. Обыкновенія и нравы тогдашнихъ временъ конечно дозволяли Князю искать для себя супруги въ самомъ низкомъ состояніи людей: ибо красота уважалась болѣе знаменитаго рода; но мы не можемъ ручаться за истину преданія, неизвѣстнаго нашему древнему Лѣтописцу: иначе онъ не пропустилъ бы столь любопытнаго обстоятельства въ житіи Св. Ольги. Имя свое приняла она, кажется, отъ имени Олега, въ знакъ дружбы его къ сей достойной Княгинѣ, или въ знакъ Игоревой къ нему любви.

Вѣроятно, что сношеніе между Константинополемъ и Кіевомъ не прерывалось со временъ Аскольда и Дира; вѣроятно, что Цари и Патріархи Греческіе старались умножать число Христіанъ въ Кіевѣ и вывести самого Князя изъ тьмы идолопоклонства; но Олегъ, принимая, можетъ быть, Священниковъ отъ Патріарха и дары отъ Императора, вѣрилъ болѣе всего мечу своему, довольствовался мирнымъ союзомъ съ Греками и терпимостію Христіанства. Россіяне служатъ въ Греціи. Мы знаемъ по Византійскимъ извѣстіямъ, что около сего времени Россія считалась шестидесятымъ Архіепископствомъ въ спискѣ Епархій, зависѣвшихъ отъ Главы Константинопольскаго Духовенства; знаемъ также, что въ 902 году 700 Россовъ, или Кіевскихъ Варяговъ, служили во флотѣ Греческомъ, и что имъ платили изъ казны 100 литръ золота (^[304]). Спокойствіе, которымъ Россія, покоривъ окрестные народы, могла нѣсколько времени наслаждаться, давало свободу витязямъ Олеговымъ искать дѣятельности въ службѣ Императоровъ: Греки уже издавна осыпали золотомъ такъ называемыхъ варваровъ, чтобы они дикою храбростію своею ужасали не Константинополь, а враговъ его. Но Олегъ, наскучивъ тишиною, опасною для

воинственной Державы, или завидуя богатству Царяграда, и желая доказать, что казна робкихъ принадлежитъ смѣлому, рѣшился воевать съ Имперіею. Г. 906. Олегъ идетъ Царьградъ. Всѣ народы, ему подвластные: Новогородцы, Финскіе жители Бѣлаозера, Ростовская Меря, Кривичи, Сѣверяне, Поляне Кіевскіе, Радимичи, Дулѣбы, Хорваты и Тивирцы соединились съ Варягами подъ его знаменами (^[305]). Днѣпръ покрылся двумя тысячами легкихъ судовъ: на всякомъ было сорокъ воиновъ; конница шла берегомъ. Игорь остался въ Кіевѣ: Правитель не хотѣлъ раздѣлить съ нимъ ни опасностей, ни славы. Надлежало побѣдить не только враговъ, но и Природу, такими чрезвычайными усиліями, которыя могли бы устрашить самую дерзкую предпріимчивость нашего времени, и кажутся едва вѣроятными. Днѣпровскіе пороги и нынѣ мѣшаютъ судоходству, хотя стремленіе воды въ теченіе столѣтій и наконецъ искусство людей разрушили нѣкоторыя изъ сихъ преградъ каменныхъ (^[306]): въ IX и X вѣкѣ они долженствовали быть несравненно опаснѣе. Первые Варяги Кіевскіе осмѣлились пройти сквозь ихъ острыя скалы и кипящія волны съ двумя стами судовъ: Олегъ со флотомъ въ десять разъ сильнѣйшимъ. Константинъ Багрянородный описалъ намъ, какъ Россіяне въ семъ плаваніи обыкновенно преодолѣвали трудности: бросались въ воду; искали гладкаго дна, и проводили суда между камнями; но въ нѣкоторыхъ мѣстахъ вытаскивали свои лодки изъ рѣки, влекли берегомъ или несли на плечахъ, будучи въ то же самое время готовы отражать непріятеля (^[307]). Доплывъ благополучно до Лимана, они исправляли мачты, парусы, рули; входили въ море, и держась западныхъ береговъ его, достигали Греціи. Но Олегъ велъ съ собою еще сухопутное, конное войско: жители Бессарабіи и сильные Болгары дружелюбно ли пропустили его? Лѣтописецъ не говоритъ о томъ. По мужественный Олегъ приближился наконецъ къ Греческой столицѣ, гдѣ суевѣрный Императоръ Леонъ, прозванный Философомъ, думалъ о вычетахъ Астрологіи болѣе, нежели о безопасности Государства. Онъ велѣлъ только заградить цѣпію гавань (^[308]), и далъ волю Олегу разорять Византійскія окрестности, жечь селенія, церкви, увеселительные домы Вельможъ Греческихъ. Несторъ, въ

доказательство своего безпристрастія, изображаетъ самыми черными красками жестокость и безчеловѣчіе Россіянъ. Они плавали въ крови несчастныхъ, терзали плѣнниковъ, бросали живыхъ и мертвыхъ въ море. Такъ нѣкогда поступали Гунны и народы Германскіе въ областяхъ Имперіи; такъ въ сіе же самое время, Норманы, единоземцы Олеговы, свирѣпствовали въ Западной Европѣ. Война даетъ нынѣ право убивать непріятелей вооруженныхъ: тогда была она правомъ злодѣйствовать въ землѣ ихъ и хвалиться злодѣяніями.... Сіи Греки, которые все еще именовались согражданами Сципіоновъ и Брутовъ, сидѣли въ стѣнахъ Константинополя и смотрѣли на ужасы опустошенія вокругъ столицы; но Князь Россійскій привелъ въ трепетъ и самый городъ. Въ лѣтописи сказано, что Олегъ поставилъ суда свои на колеса и силою одного вѣтра, на распущенныхъ парусахъ, сухимъ путемъ шелъ со флотомъ къ Константинополю. Можетъ быть, онъ хотѣлъ сдѣлать то же, что сдѣлалъ послѣ Магометъ II: велѣлъ воинамъ тащить суда берегомъ въ гавань, чтобы приступить къ стѣнамъ городскимъ (^[309]); а баснословіе, вымысливъ дѣйствіе парусовъ на сухомъ пути, обратило трудное, но возможное дѣло въ чудесное и невѣроятное. Греки, устрашенные симъ намѣреніемъ, спѣшили предложить Олегу миръ и дань. Они выслали войску его съѣстные припасы и вино: Князь отвергнулъ то и другое, боясь отравы: ибо храбрый считаетъ малодушнаго коварнымъ. Если подозрѣніе Олегово, какъ говоритъ Несторъ, было справедливо: то не Россіянъ, а Грековъ должно назвать истинными варварами X вѣка. Побѣдитель требовалъ 12 гривенъ на каждаго человѣка во флотѣ своемъ, и Греки согласились, съ тѣмъ условіемъ, чтобы онъ, прекративъ непріятельскія дѣйствія, мирно возвратился въ отечество. Войско Россійское отступило далѣе отъ города, и Князь отправилъ Пословъ къ Императору. Миръ съ Греками. Лѣтопись сохранила Норманскія имена сихъ Вельможъ: Карла, Фарлафа, Веремида, Рулава, Стемила. Они заключили съ Константинополемъ слѣдующій договоръ:

I. «Греки даютъ по 12 гривенъ на человѣка (^[310]), сверхъ того уклады на города Кіевъ, Черниговъ, Переяславль, Полтескъ, Ростовъ, Любечь и другіе, гдѣ властвуютъ Князья, Олеговы

подданные.» Война была въ сіи времена народнымъ промысломъ: Олегъ, соблюдая обычай Скандинавовъ и всѣхъ народовъ Германскихъ, долженствовалъ раздѣлить свою добычу съ воинами и Полководцами, не забывая и тѣхъ, которые оставались въ Россіи.

II. «Послы, отправляемые Княземъ Русскимъ въ Царьградъ, будутъ тамъ всѣмъ довольствованы изъ казны Императорской (^[311]). Русскимъ гостямъ или торговымъ людямъ, которые пріѣдутъ въ Грецію, Императоръ обязанъ на шесть мѣсяцевъ давать хлѣба, вина, мяса, рыбы и плодовъ; они имѣютъ также свободный входъ въ народныя бани (^[312]), и получаютъ на возвратный путь съѣстные припасы, якори, снасти, парусы и все нужное.»

Греки съ своей стороны предложили такія условія: «I. Россіяне, которые будутъ въ Константинополѣ не для торговли, не имѣютъ права требовать мѣсячнаго содержанія. — II. Да запретитъ Князь Посламъ своимъ дѣлать жителямъ обиду въ областяхъ и въ селахъ Греческихъ. — III. Россіяне могутъ жить только у Св. Мамы (^[313]), и должны увѣдомлять о своемъ прибытіи городское начальство, которое запишетъ ихъ имена и выдастъ имъ мѣсячное содержаніе: Кіевскимъ, Черниговскимъ, Переяславскимъ и другимъ гражданамъ. Они будутъ входить только въ одни ворота городскія съ Императорскимъ приставомъ, безоружные и не болѣе пятидесяти человѣкъ вдругъ; могутъ торговать свободно въ Константинополѣ, и не платя никакой пошлины.»

Сей миръ, выгодный для Россіянъ, былъ утвержденъ священными обрядами Вѣры: Императоръ клялся Евангеліемъ, Олегъ съ воинами оружіемъ и богами народа Славянскаго, Перуномъ и Волосомъ (^[314]). Въ знакъ побѣды Герой повѣсилъ щитъ свой на вратахъ Константинополя и возвратился въ Кіевъ, гдѣ народъ, удивленный его славою и богатствами, имъ привезенными: золотомъ, тканями, разными драгоцѣнностями искусства и естественными произведеніями благословеннаго климата Греціи, единогласно назвалъ Олега вѣщимъ, то есть, мудрымъ или волхвомъ (^[315]).

Такъ Несторъ описываетъ счастливый и славный походъ, коимъ Олегъ увѣнчалъ свои дѣла воинскія. Греческіе Историки молчатъ о семъ важномъ случаѣ (^[316]); но когда Лѣтописецъ нашъ

не позволялъ дѣйствовать своему воображенію и въ описаніи древнихъ, отдаленныхъ временъ: то могъ ли онъ, живучи въ XI вѣкѣ, выдумать происшествіе десятаго столѣтія, еще свѣжаго въ народной памяти? могъ ли съ дерзостію увѣрять современниковъ въ истинѣ онаго, если бы общее преданіе не служило ей порукою? Согласимся, что нѣкоторыя обстоятельства могутъ быть баснословны: товарищи Олеговы, хваляся своими подвигами, украшали ихъ въ разсказахъ, которые, съ новыми прибавленіями, чрезъ нѣсколько времени обратились въ народную сказку, повторенную Несторомъ безъ критическаго изслѣдованія; но главное обстоятельство, что Олегъ ходилъ къ Царюграду и возвратился съ успѣхомъ, кажется достовѣрнымъ.

Г. 911. Доселѣ одни словесныя преданія могли руководствовать Нестора (^[317]): но желая утвердить миръ съ Греками, Олегъ вздумалъ отправить въ Царьградъ Пословъ, которые заключили съ Имперіею договоръ письменный, драгоцѣнный и древнѣйшій памятникъ Исторіи Россійской, сохраненный въ нашей лѣтописи. Мы изъяснимъ единственно смыслъ темныхъ рѣченій, оставляя въ цѣлости, гдѣ можно; любопытную древность слога.

ДОГОВОРЪ РУССКИХЪ СЪ ГРЕКАМИ.

Договоръ съ Имперіею. «Мы отъ роду Русскаго Карлъ Ингелотъ, Фарловъ, Веремидъ (^[318]), Рулавъ, Гуды, Руальдъ, Карнъ, Флелавъ, Рюаръ, Актутруянъ, Лидулфостъ, Стемидъ, посланные Олегомъ, Великимъ Княземъ Русскимъ, и всѣми сущими подъ рукою его (^[319]), Свѣтлыми Боярами, къ вамъ, Льву, Александру и Константину» (брату и сыну перваго) «Великимъ Царямъ Греческимъ, на удержаніе и на извѣщеніе отъ многихъ лѣтъ бывшія любви между Христіанами и Русью, по волѣ нашихъ Князей и всѣхъ сущихъ подъ рукою Олега, слѣдующими главами уже не словесно, какъ прежде, но письменно утвердили сію любовь, и клялися въ томъ по закону Русскому своимъ оружіемъ.

I. «Первымъ словомъ да умиримся съ вами, Греки! да любимъ другъ друга отъ всея души, и не дадимъ никому изъ сущихъ подъ рукою нашихъ Свѣтлыхъ Князей обижать васъ: но потщимся, сколь можемъ, всегда и непреложно

соблюдать сію дружбу! Также и вы, Греки, да храните всегда любовь неподвижную къ нашимъ Свѣтлымъ Князьямъ Русскимъ и всѣмъ сущимъ подъ рукою Свѣтлаго Олега (^[320]). Въ случаѣ же преступленія и вины да поступаемъ тако:

II. «Вина доказывается свидѣтельствами; а когда нѣтъ свидѣтелей, то не истецъ, но отвѣтчикъ присягаетъ — и каждый да клянется по Вѣрѣ своей» Взаимныя обиды и ссоры Грековъ съ Россіянами въ Константинополѣ заставили, какъ надобно думать, Императоровъ и Князя Олега включить статьи уголовныхъ законовъ въ мирный государственный договоръ.

III. «Русинъ ли убіетъ Христіанина или Христіанинъ Русина, да умретъ на мѣстѣ злодѣянія. Когда убійца домовитъ и скроется, то его имѣніе отдать ближнему родственнику убитаго; но жена убійцы не лишается своей законной части (^[321]). Когда же преступникъ уйдетъ, не оставивъ имѣнія, то считается подъ судомъ (^[322]), доколѣ найдутъ его и казнятъ смертію.

IV. «Кто ударитъ другаго мечемъ, или какимъ сосудомъ, да заплатитъ пять литръ серебра по закону Русскому; неимовитый же да заплатитъ, что можетъ; да сниметъ съ себя и самую одежду, въ которой ходитъ, и да клянется по Вѣрѣ своей, что ни ближніе, ни друзья не хотятъ его выкупить изъ вины: тогда увольняется отъ дальнѣйшаго взысканія.

V. «Когда Русинъ украдетъ что-либо у Христіанина или Христіанинъ у Русина, и поиманный на воровствѣ захочетъ сопротивляться, то хозяинъ украденной вещи можетъ убить его, не подвергаясь взысканію, и возметъ свое обратно; но долженъ только связать вора, который безъ сопротивленія отдается ему въ руки. Если Русинъ или Христіанинъ, подъ видомъ обыска (^[323]), войдетъ въ чей домъ и силою возметъ тамъ чужое, вмѣсто своего, да заплатитъ втрое.

VI. «Когда вѣтромъ выкинетъ Греческую ладію на землю чуждую, гдѣ случимся мы, Русь, то будемъ охранять оную вмѣстѣ съ ея грузомъ, отправимъ въ землю Греческую, и проводимъ сквозь всякое страшное мѣсто до безстрашнаго. Когда же ей нельзя возвратиться въ отечество за бурею или другими препятствіями, то поможемъ гребцамъ и доведемъ ладію до ближней пристани

Русской. Товары и все, что будетъ въ спасенной нами ладіи, да продается свободно; и когда пойдутъ въ Грецію наши Послы къ Царю, или гости для купли, они съ честію приведутъ туда ладію и въ цѣлости отдадутъ, что выручено за ея товары. Если же кто изъ Русскихъ убьетъ человѣка на сей ладіи, или что нибудь украдетъ, да пріиметъ виновный казнь вышеозначенную.

VII. «Ежели найдутся въ Греціи между купленными невольниками Россіяне или въ Руси Греки (^[324]), то ихъ освободить и взять за нихъ, чего они купцамъ сто́яли, или настоящую, извѣстную цѣну невольниковъ; плѣнные также да будутъ возвращены въ отечество, и за каждаго да внесется окупу 20 златыхъ. Но Русскіе воины, которые изъ чести придутъ служить Царю, могутъ, буде захотятъ сами, остаться въ землѣ Греческой.

VIII. «Ежели невольникъ Русскій уйдетъ, будетъ украденъ или отнятъ подъ видомъ купли, то хозяинъ можетъ вездѣ искать и взять его; а кто противится обыску, считается виновнымъ.

IX. «Когда Русинъ, служащій Царю Христіанскому, умретъ въ Греціи, не распорядивъ своего наслѣдства, и родныхъ съ нимъ не будетъ: то прислать его имѣніе въ Русь къ милымъ ближнимъ (^[325]); а когда сдѣлаетъ распоряженіе, то отдать имѣніе наслѣднику, означенному въ духовной.

X. «Ежели между купцами и другими людьми Русскими въ Греціи будутъ виновные, и ежели потребуютъ ихъ въ отечество для наказанія, то Царь Христіанскій долженъ отправить сихъ преступниковъ въ Русь, хотя бы они и не хотѣли туда возвратиться.

«Да поступаютъ такъ и Русскіе въ отношеніи къ Грекамъ (^[326])!

«Для вѣрнаго исполненія сихъ условій между нами, Русью и Греками, велѣли мы написать оныя киноварью на двухъ хартіяхъ. Царь Греческій скрѣпилъ ихъ своею рукою, клялся Святымъ Крестомъ, Нераздѣльною Животворящею Троицею единаго Бога, и далъ хартію нашей Свѣтлости; а мы, Послы Русскіе, дали ему другую и клялися по закону своему, за себя и за всѣхъ Русскихъ, исполнять утвержденныя главы мира и любви между нами, Русью и Греками. Сентября во 2 недѣлю, въ 15 лѣто (то есть Индикта) отъ созданія міра.... (^[327]).»

Договоръ могъ быть писанъ на Греческомъ и Славянскомъ языкѣ. Уже Варяги около пятидесяти лѣтъ господствовали въ Кіевѣ: сверстники Игоревы, подобно ему рожденные между Славянами, безъ сомнѣнія говорили языкомъ ихъ лучше, нежели Скандинавскимъ. Дѣти Варяговъ, принявшихъ Христіанство во время Аскольда и Дира, имѣли способъ выучиться и Славянской грамотѣ, изобрѣтенной Кирилломъ въ Моравіи. Съ другой стороны при Дворѣ и въ войскѣ Греческомъ находились издавна многіе Славяне, обитавшіе во Ѳракіи, въ Пелопоннесѣ и въ другихъ владѣніяхъ Императорскихъ. Въ осьмомъ вѣкѣ одинъ изъ нихъ управлялъ, въ санѣ Патріарха, Церковію; и въ самое то время, когда Императоръ Александръ подписывалъ миръ съ Олегомъ, первыми любимцами его были два Славянина, именемъ Гаврилопулъ и Василичь: послѣдняго хотѣлъ онъ сдѣлать даже своимъ наслѣдникомъ (^[328]). Условія мирныя надлежало разумѣть и Грекамъ и Варягамъ: первые не знали языка Нормановъ, но Славянскій былъ извѣстенъ и тѣмъ и другимъ.

Сей договоръ представляетъ намъ Россіянъ уже не дикими варварами, но людьми, которые знаютъ святость чести и народныхъ торжественныхъ условій; имѣютъ свои законы, утверждающіе безопасность личную, собственность, право наслѣдія, силу завѣщаній; имѣютъ торговлю внутреннюю и внѣшнюю. Седьмая и осьмая статья его доказываютъ — и Константинъ Багрянородный то же свидѣтельствуетъ (^[329]) — что купцы Россійскіе торговали невольниками: или плѣнными, взятыми на войнѣ, или рабами купленными у народовъ сосѣдственныхъ, или собственными преступниками, законнымъ образомъ лишенными свободы. — Надобно также примѣтить, что между именами четырнадцати Вельможъ, употребленныхъ Великимъ Княземъ для заключенія мирныхъ условій съ Греками, нѣтъ ни одного Славянскаго. Только Варяги, кажется, окружали нашихъ первыхъ Государей и пользовались ихъ довѣренностію, участвуя въ дѣлахъ правленія.

Императоръ, одаривъ Пословъ золотомъ, драгоцѣнными одеждами и тканями (^[330]), велѣлъ показать имъ красоту и богатство храмовъ (которыя сильнѣе умственныхъ доказательствъ могли представить воображенію грубыхъ

людей величіе Бога Христіанскаго) и съ честію отпустилъ ихъ въ Кіевъ, гдѣ они дали отчетъ Князю въ успѣхѣ посольства.

Сей Герой, смиренный лѣтами, хотѣлъ уже тишины и наслаждался всеобщимъ миромъ (^[331]). Никто изъ сосѣдовъ не дерзалъ прервать его спокойствія. Окруженный знаками побѣдъ и славы, Государь народовъ многочисленныхъ, повелитель войска храбраго могъ казаться грознымъ и въ самомъ усыпленіи старости. Онъ совершилъ на землѣ дѣло свое — и смерть его казалась потомству чудесною. «Волхвы — такъ говоритъ Лѣтописецъ — предсказали Князю, что ему суждено умереть отъ любимаго коня своего. Съ того времени онъ не хотѣлъ ѣздить на немъ. Прошло четыре года: въ осень пятаго вспомнилъ Олегъ о предсказаніи, и слыша, что конь давно умеръ, посмѣялся надъ волхвами; захотѣлъ видѣть его кости; сталъ ногою на черепъ и сказалъ: его ли мнѣ бояться? Кончина Олега. Но въ черепѣ таилась змѣя: она ужалила Князя, и Герой скончался».... Уваженіе къ памяти великихъ мужей и любопытство знать все, что до нихъ касается, благопріятствуютъ такимъ вымысламъ и сообщаютъ ихъ отдаленнымъ потомкамъ. Можемъ вѣрить и не вѣрить, что Олегъ въ самомъ дѣлѣ былъ ужаленъ змѣею на могилѣ любимаго коня его (^[332]); но мнимое пророчество волхвовъ или кудесниковъ есть явная народная басня, достойная замѣчанія по своей древности.

Гораздо важнѣе и достовѣрнѣе то, что Лѣтописецъ повѣствуетъ о слѣдствіяхъ кончины Олеговой: народъ стеналъ, и проливалъ слезы. Что можно сказать сильнѣе и разительнѣе въ похвалу Государя умершаго? И такъ Олегъ не только ужасалъ враговъ: онъ былъ еще любимъ своими подданными. Воины могли оплакивать въ немъ смѣлаго, искуснаго предводителя, а народъ защитника. — Присоединивъ къ Державѣ своей лучшія, богатѣйшія страны нынѣшней Россіи, сей Князь былъ истиннымъ основателемъ ея величія. Рюрикъ владѣлъ отъ Эстоніи, Славянскихъ Ключей и Волхова до Бѣлаозера, устья Оки и города Ростова: Олегъ завоевалъ все отъ Смоленска до рѣки Сулы, Днѣстра и, кажется, самыхъ горъ Карпатскихъ (^[333]). Мудростію Правителя цвѣтутъ Государства образованныя; но только сильная рука Героя

основываетъ великія Имперіи и служитъ имъ надежною опорою въ ихъ опасной новости. Древняя Россія славится не однимъ Героемъ: никто изъ нихъ не могъ сравняться съ Олегомъ въ завоеваніяхъ, которыя утвердили ея бытіе могущественное. Исторія призна́етъ ли его незаконнымъ Властелиномъ съ того времени, какъ возмужалъ наслѣдникъ Рюриковъ? Великія дѣла и польза государственная не извиняютъ ли властолюбія Олегова? и права

наслѣдственныя, еще неутвержденныя въ Россіи обыкновеніемъ, могли ли ему казаться священными (^[334])?... Но кровь Аскольда и Дира осталась пятномъ его славы.

Олегъ, княживъ 33 года, умеръ въ глубокой старости, ежели онъ хотя юношею пришелъ въ Новгородъ съ Рюрикомъ. Тѣло его погребено на горѣ Щековицѣ, и жители Кіевскіе, современники Нестора, звали сіе мѣсто Ольговою могилою.