30. ЭКЛОГА
К ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ
АЛЕКСЕЮ ВАСИЛЬЕВИЧУ ОЛЕШЕВУ

Пастушьи прения впервые воспеваю
И сельски божества со страхом призываю.
Помедли, Вологда, останови на час
Поток поспешных волн, чтобы свирельный глас
Раздался, по твоим носясь струям прозрачным,
И чтоб живущие по рощам нимфы злачным,
Собравшися толпой ко брегу твоему,
Умолкли с кротостью, когда свирель возьму.
Вы юному певцу, о фавны, не мешайте
И прочь с сатирами отсюду поспешайте.
А ты, любитель рощ, владелец сих лугов,
Начальник и краса окрестных пастухов,
Будь юности моей советником и другом.
Ты музам жертвуешь и мудрости досугом.

Еще скрывались тьмой небесные красы,
Стада не сотрясли с себя ночной росы, —
Уже два пастуха, два юноши прекрасны,
Искусны оба петь и в песнях их согласны,
С горы высокой в дол овечек повели
На паства, где цветы весенни расцвели.
Уж птички, пробудясь, на ветвях воспевали
И ветви, тихо их качая, трепетали.
Аврора бодрая оставила свой сон.
Так Дафнис говорил, так после Коридон:

Послушай, как вокруг певцов древесных хоры
Соединились петь пришествие Авроры.
Почто и нам молчать? Отверст природы храм,
И дневный луч звезды играет по горам.
Смотри, как ключ здесь бьет, как дале в расширенье
Бежит из-под куста, где скрыл свое рожденье,
Приятность же потом на пользу пременив,
Стремится утолять струями жажду нив
И в рощу темную уходит прочь отселе
Журчаньем отвечать тоскливой Филомеле.

Пой, Дафнис, между тем как вол, оставив луг,
По черным глыбам нив влечет тяжелый плуг.
Здесь близко скромная фиалка расцветает
И влюбчивый зефир над розою порхает.
Чья лучше будет песнь, рассудит Палемон,
Свирели новыя испытывая тон.
Залог мой — агнец сей, что, стоя над волною,
Глядит на тень свою, колеблему водою,
И, ново небо зря и новые луга,
Желает испытать рождающись рога.

Из стада ничего закладывать не смею:
Я дома мачеху сердитую имею,
Которая овец считает дважды в день.
Вот чаша, коей край древес обходит сень:
Под нею пастушок, на травке протяженный,
Оплакивает гнев пастушки раздраженной.
На память Мелибей ее мне подарил,
Когда со стадом прочь с сей паствы уходил.
Не найдут ей хулы в суде и самом строгом.
Ее, коль хочешь ты, даю своим залогом.

Так пойте ж, пастухи, сидя в траве густой.
Теперь природа вся сияет красотой,
Теперь цветут древа, теперь весна златая, —
Гласите, череду друг с другом соблюдая.

Ты, Дафнис, зачинай, ты следуй, Коридон:
Угодно музам так, так любит Аполлон.

И ты был пастухом, делийский бог прекрасный,
И ты пастушек взор носил во мысли страстной:
Любимым лавром я алтарь украшу твой,
Коль равну песнь внушишь с Дорисиной красой.

О ты, пафийский бог, ты, коим я страдаю,
К внушенью твоему теперь я прибегаю.
Я сердце в дар тебе, могущий, принесу,
Когда поможешь петь Еглеину красу.

Дориса сладостней благоуханья розы,
Белее лилии и гибче юной лозы.
И гнев пленителен, горя в ее очах,—
Что ж, если явится улыбка на устах?

Еглея тишиной дню майскому подобна,
Невинна, как любовь, как агница, незлобна:
Все хитрости ее в смиренной простоте;
Мила собой — на что убранство красоте?

Недавно на лугу Дориса отдыхала.
Я к ней приближился — Дориса побежала;
Бежит — но на бегу ей хочется узнать,
Смотрю ли ей вослед, хочу ль ее догнать.

О, как со мной вчера Еглея говорила!
Ты, нимфа горная, слова те разносила,
И внемлющий Зефир красавицы словам
Их на криле своем переносил к богам!

Здесь ясны воды бьют, усыпан луг цветами,
Здесь пчел рои жужжат и холм покрыт стадами,

Дориса здесь живет, но прочь уйди она —
Луга завянут все и замолчит волна.

Еглея с паствы сей недавно отходила
К Эгону: тягость лет Эгона удручила,
Он коз своих пасет в пустыне, на скалах;
Еглея подошла — исчез пустыни страх.

Дориса каждый час является мне новой —
Веселой, томною; лишь только б не суровой!
Как зрелым дождь плодам, овечкам волчий зев
И мразы деревам, так мне Дорисин гнев.

Пока меня «своим» Еглея называет
И посох мой сама цветами увивает,
Не знают овцы глаз завистливых вреда
И небо для меня безоблачно всегда.

Скажи, под коими то было небесами,
Что корабли неслись по суше парусами
С вооруженными ко приступу людьми,—
Скажи мне, Коридон, и чашу ты возьми.

Ты, Дафнис, сам скажи, где кротки, нежны птицы,
Летающи впреди пафийской колесницы,
Огнь носят под крылом и сожигают град.
Скажи мне — и тогда пусть будет твой заклад.

Не мне, о пастухи, решить меж вами пренья.
Журчанья чистых вод приятней ваши пенья.
Прекрасно Дафнис пел, прекрасно Коридон:
Достоин агнца ты, достоин чаши он.
И счастлив тот стократ, кто часть имеет вашу.
Дай агнца Дафнису, дай Коридону чашу.
Уж солнце в небесах высоко поднялось.
Вы пели — а меж тем всё стадо разошлось.