178. К ЛУКАЗИЮ
Сатира вторая
Луказий! решено: ты хочешь быть поэтом
И требуешь, чтоб я снабдил тебя советом,
Как славы достигать и имени певца;
Что легче, как найти невежду и льстеца?
Ищи их и пиши: всё будет совершенно!
Писателем прослыть весьма обыкновенно.
Стихи свои хвалой наполни гнусных дел,
Будь дерзок, подл и льстец — и слава твой удел!
Рубеллию тверди, что он рожден вельможей,
Жене его шепни, что всех она пригожей,
А Балдусу, вралю, что первый он поэт,
И одами зови его высокий бред;
Утешь его, скажи, что добрый час настанет
И свет стихи его порочить перестанет,
Что, рано ль, поздно ли, насмешники помрут —
И томы пыльные читателей найдут;
К Вралеву забеги с пренизким ты поклоном:
Ему не в первый раз вступаться Цицероном
За скаредных певцов, уродство их хвалить,
Дерзни его хоть раз с Горацием сравнить —
И он, не устрашась, провозгласит пред светом.
Тебя и Пиндаром, и классиком-поэтом!
Там к Бавию иди: сей ждет тебя бедняк
Отец помесячных нелепостей и врак,
Дай что-нибудь ему! он скоро разорится —
И жизнь твоя как раз в журнал его вклеится!
С огромною своей поэмою спеши
В дом Клита и ему усердно припиши:
Он знатный господин, талантов покровитель
И просвещения в отечестве ревнитель, —
И требуешь, чтоб я снабдил тебя советом,
Как славы достигать и имени певца;
Что легче, как найти невежду и льстеца?
Ищи их и пиши: всё будет совершенно!
Писателем прослыть весьма обыкновенно.
Стихи свои хвалой наполни гнусных дел,
Будь дерзок, подл и льстец — и слава твой удел!
Рубеллию тверди, что он рожден вельможей,
Жене его шепни, что всех она пригожей,
А Балдусу, вралю, что первый он поэт,
И одами зови его высокий бред;
Утешь его, скажи, что добрый час настанет
И свет стихи его порочить перестанет,
Что, рано ль, поздно ли, насмешники помрут —
И томы пыльные читателей найдут;
К Вралеву забеги с пренизким ты поклоном:
Ему не в первый раз вступаться Цицероном
За скаредных певцов, уродство их хвалить,
Дерзни его хоть раз с Горацием сравнить —
И он, не устрашась, провозгласит пред светом.
Тебя и Пиндаром, и классиком-поэтом!
Там к Бавию иди: сей ждет тебя бедняк
Отец помесячных нелепостей и врак,
Дай что-нибудь ему! он скоро разорится —
И жизнь твоя как раз в журнал его вклеится!
С огромною своей поэмою спеши
В дом Клита и ему усердно припиши:
Он знатный господин, талантов покровитель
И просвещения в отечестве ревнитель, —
514
Страницей лести лишь пожертвуй — и твой труд
На счет его казны тисненью предадут!
Лишь книга добрая явиться в свет не смеет,
А вздорная везде заступников имеет,
Нет нужды, что о ней забудут через день!
Тем лучше, сочинять Луказию не лень;
Комедии своей желаешь ли успеха —
Зови друзей в театр для хлопанья и смеха —
И слава о тебе промчится в шумный рай!
В обширных замыслах своих не унывай:
Быть может, за игру актрисы превосходной
Похвалят и стихи в трагедии негодной;
Тогда тебя введут к Лукуллу в пышный дом,
Где он, обсаженный невеждами кругом,
За каждую строку твоей подлейшей лести
Сторицею воздаст хвалы тебе и чести!
В ученых обществах ты станешь заседать,
Куда стекаются не слушать — а зевать;
Где Мидас, мстя жена́м, в бессмыслии суровом,
Недавно их морил своим похвальным словом;
Но только ли еще? — о гении твоем
И Клузий возвестит в издании своем,
И Глазунов, сей муж, толико благодарный,
Распишет о тебе хвалой высокопарной,
И, книжного ума брадатый продавец,
Всех будет уверять, что первый ты певец!
У нас кто захотел в поэты — записался;
Хоть новый рекрут сей с грамматикой не знался —
Нет нужды до того! отвага, дерзость, лесть
Невежд и подлецов нередко вводят в честь!
Смелей бери перо! примеры пред тобою;
Так Мевий, разродясь сатирою одною
И выдав сто дурных стихов наперечет,
Попал в певцы и всем свой строгий суд дает;
Ах, сколько есть таких, которы, от рожденья
Не могши написать двух строк без погрешенья,
Взялись о правилах и вкусе говорить,—
Невежда боле всех имеет страсть учить.
И ты, хоть не богат своим природным даром,
Старайся заменить его отвагой, жаром;
Найдутся многие, которые простят
Бессмыслице твоей за то, что в ней узрят
На счет его казны тисненью предадут!
Лишь книга добрая явиться в свет не смеет,
А вздорная везде заступников имеет,
Нет нужды, что о ней забудут через день!
Тем лучше, сочинять Луказию не лень;
Комедии своей желаешь ли успеха —
Зови друзей в театр для хлопанья и смеха —
И слава о тебе промчится в шумный рай!
В обширных замыслах своих не унывай:
Быть может, за игру актрисы превосходной
Похвалят и стихи в трагедии негодной;
Тогда тебя введут к Лукуллу в пышный дом,
Где он, обсаженный невеждами кругом,
За каждую строку твоей подлейшей лести
Сторицею воздаст хвалы тебе и чести!
В ученых обществах ты станешь заседать,
Куда стекаются не слушать — а зевать;
Где Мидас, мстя жена́м, в бессмыслии суровом,
Недавно их морил своим похвальным словом;
Но только ли еще? — о гении твоем
И Клузий возвестит в издании своем,
И Глазунов, сей муж, толико благодарный,
Распишет о тебе хвалой высокопарной,
И, книжного ума брадатый продавец,
Всех будет уверять, что первый ты певец!
У нас кто захотел в поэты — записался;
Хоть новый рекрут сей с грамматикой не знался —
Нет нужды до того! отвага, дерзость, лесть
Невежд и подлецов нередко вводят в честь!
Смелей бери перо! примеры пред тобою;
Так Мевий, разродясь сатирою одною
И выдав сто дурных стихов наперечет,
Попал в певцы и всем свой строгий суд дает;
Ах, сколько есть таких, которы, от рожденья
Не могши написать двух строк без погрешенья,
Взялись о правилах и вкусе говорить,—
Невежда боле всех имеет страсть учить.
И ты, хоть не богат своим природным даром,
Старайся заменить его отвагой, жаром;
Найдутся многие, которые простят
Бессмыслице твоей за то, что в ней узрят
515
И цель полезную, и рвение благое,
Которы облечешь ты в рубище худое, —
Что добрый гражданин, что в службе ты давно;
Как будто гражданин и автор — всё равно!
Как будто стыд тому, кто всех из нас честнее,
Быть в мыслях правильней и в связи их яснее.
Пусть Фабий нежный друг, пусть добрый он отец,
Пусть мужа верного он будет образец, —
Все качества сии достойно уважаю,
Но, слушая его трагедии, — зеваю;
И если б кто дерзнул в присутствии моем
Сказать, что он рожден трагическим певцом,
И мне бы отвечать на то не можно было —
Молчание мое льстеца бы обличило.
И как, не изменя и чести, и стыду,
Осмелюся назвать я, к собственному вреду,
Нескладного певца поэтом превосходным,
Хотя б он в доброте Сократу был подобным?
Радковского вранье поэмою считать,
С российским Пиндаром Бессмыслова равнять
И, чтоб никто в моем безумстве не сомнился,
Кричать, что снова Юнг в Плаксевиче родился!
Скорей решусь принять ужасный приговор,
Что буду помещен поэтов сих в собор,
Скорее соглашусь смешнее быть Шутова,
Глупее Бавия и даже злей Злослова!
Но это для себя, Луказий, я сказал,
Ты смело достигай великих сих похвал;
Так Фирса Томасом друзья его назвали,
Хоть смысла у него в твореньях не встречали,
Но он привык искать не смысла — длинных слов,
И мало ли ему подобных есть творцов?
Их дружбы ты ищи, их слушай наставленья,
Яви себя рабом нелепого их мненья,
Наука их легка: не думать ни о чем,
Лишь странным щеголять в болтаньи языком;
Так Вадий нанизал поэму в их расколе
Из смеси чудных слов, неслыханных дотоле, —
И вправду славен он! поэмой будут сей
Теперь определять безумие людей!
Но главный мой совет: будь тверд в своем ты мненье
И бранью защищай нелепое творенье,
Которы облечешь ты в рубище худое, —
Что добрый гражданин, что в службе ты давно;
Как будто гражданин и автор — всё равно!
Как будто стыд тому, кто всех из нас честнее,
Быть в мыслях правильней и в связи их яснее.
Пусть Фабий нежный друг, пусть добрый он отец,
Пусть мужа верного он будет образец, —
Все качества сии достойно уважаю,
Но, слушая его трагедии, — зеваю;
И если б кто дерзнул в присутствии моем
Сказать, что он рожден трагическим певцом,
И мне бы отвечать на то не можно было —
Молчание мое льстеца бы обличило.
И как, не изменя и чести, и стыду,
Осмелюся назвать я, к собственному вреду,
Нескладного певца поэтом превосходным,
Хотя б он в доброте Сократу был подобным?
Радковского вранье поэмою считать,
С российским Пиндаром Бессмыслова равнять
И, чтоб никто в моем безумстве не сомнился,
Кричать, что снова Юнг в Плаксевиче родился!
Скорей решусь принять ужасный приговор,
Что буду помещен поэтов сих в собор,
Скорее соглашусь смешнее быть Шутова,
Глупее Бавия и даже злей Злослова!
Но это для себя, Луказий, я сказал,
Ты смело достигай великих сих похвал;
Так Фирса Томасом друзья его назвали,
Хоть смысла у него в твореньях не встречали,
Но он привык искать не смысла — длинных слов,
И мало ли ему подобных есть творцов?
Их дружбы ты ищи, их слушай наставленья,
Яви себя рабом нелепого их мненья,
Наука их легка: не думать ни о чем,
Лишь странным щеголять в болтаньи языком;
Так Вадий нанизал поэму в их расколе
Из смеси чудных слов, неслыханных дотоле, —
И вправду славен он! поэмой будут сей
Теперь определять безумие людей!
Но главный мой совет: будь тверд в своем ты мненье
И бранью защищай нелепое творенье,
516
На всё за детище любезное дерзай,
И умным, и глупцам ни в чем не уступай.
Быть может, иногда ты встретишь, хоть их мало,
Людей, которые острят на глупость жало,
Тогда, рассвирепев и взявши грозный вид,
Брани их наповал, забыв и честь и стыд:
«Безбожник, — закричи, — злодей и изверг света,
Кто смеет не почтить в Луказии поэта!»
Но этих смельчаков немного меж людей,
И прозе, и стихам большая часть судей:
Педант, над книгами в течение полвека
Утративший и смысл, и образ человека,
Который всякий час, с надменною мечтой,
Вам будет заменять грамматику собой,
Который всё наук прошел обширно поле,
И сам — том древния грамматики, не боле;
Иль автор мелочей, в посланиях своих,
Где с здравой логикой в раздоре каждый стих,
Дающий вес умам, познаниям, талантам;
Иль Вариус, что схож с огромным фолиянтом,
В котором столько же нелепиц, сколько слов;
Иль славы ищущий pyгательством Злослов,
Кто, площадную брань нам выдав за сужденье,
Себе вменяет в честь всеобщее презренье;
Иль Друз, что о любви к отечеству твердит
И первый сам его невежеством срамит!
Ступай, Луказий мой, храня в душе отвагу,
Смелей переводи чернила и бумагу,
Такое ремесло нимало не во вред!
Но вижу, что тебя смущает мой совет, —
Такими ль, говоришь, такими ли путями
Державин, Дмитриев прославились меж нами?
Не все под сча́стливой планетой рождены;
Луказий, чтоб дерзать за славой, как они,
Чтобы стяжать венцы, которы их покрыли,
Им равные, скажи, имеешь ли ты силы?
Питаешь ли в груди божественный сей жар,
Который от небес немногим послан в дар,
Сию высокость чувств и духа благородство —
Достоинство людей, поэтов превосходство?
Для славы истинной отважишься ль на всё,
Найдешь ли ты в себе возмездие свое?
И умным, и глупцам ни в чем не уступай.
Быть может, иногда ты встретишь, хоть их мало,
Людей, которые острят на глупость жало,
Тогда, рассвирепев и взявши грозный вид,
Брани их наповал, забыв и честь и стыд:
«Безбожник, — закричи, — злодей и изверг света,
Кто смеет не почтить в Луказии поэта!»
Но этих смельчаков немного меж людей,
И прозе, и стихам большая часть судей:
Педант, над книгами в течение полвека
Утративший и смысл, и образ человека,
Который всякий час, с надменною мечтой,
Вам будет заменять грамматику собой,
Который всё наук прошел обширно поле,
И сам — том древния грамматики, не боле;
Иль автор мелочей, в посланиях своих,
Где с здравой логикой в раздоре каждый стих,
Дающий вес умам, познаниям, талантам;
Иль Вариус, что схож с огромным фолиянтом,
В котором столько же нелепиц, сколько слов;
Иль славы ищущий pyгательством Злослов,
Кто, площадную брань нам выдав за сужденье,
Себе вменяет в честь всеобщее презренье;
Иль Друз, что о любви к отечеству твердит
И первый сам его невежеством срамит!
Ступай, Луказий мой, храня в душе отвагу,
Смелей переводи чернила и бумагу,
Такое ремесло нимало не во вред!
Но вижу, что тебя смущает мой совет, —
Такими ль, говоришь, такими ли путями
Державин, Дмитриев прославились меж нами?
Не все под сча́стливой планетой рождены;
Луказий, чтоб дерзать за славой, как они,
Чтобы стяжать венцы, которы их покрыли,
Им равные, скажи, имеешь ли ты силы?
Питаешь ли в груди божественный сей жар,
Который от небес немногим послан в дар,
Сию высокость чувств и духа благородство —
Достоинство людей, поэтов превосходство?
Для славы истинной отважишься ль на всё,
Найдешь ли ты в себе возмездие свое?
517
Луказий! не мечтай: мне цель твоя известна!
С прямым талантом лесть и низость несовместна.
Для тех особый путь назначен был судьбой;
Тебе ли, как они, прославиться собой,
Одну лишь страсть к стихам несчастную имея?
Что подвиг Геркула для слабого пигмея?
Совет же мой легок — и к славе путь прямой,
Решился — в добрый час! пиши — и бог с тобой!
С прямым талантом лесть и низость несовместна.
Для тех особый путь назначен был судьбой;
Тебе ли, как они, прославиться собой,
Одну лишь страсть к стихам несчастную имея?
Что подвиг Геркула для слабого пигмея?
Совет же мой легок — и к славе путь прямой,
Решился — в добрый час! пиши — и бог с тобой!
<1810>
Милонов M.В. К Луказию. Сатира вторая // Поэты 1790-1810-х годов. Л.: Советский писатель, 1971. С. 514—518. (Библиотека поэта; Большая серия).
© Электронная публикация — РВБ, 2005—2024. Версия 2.0 от 18 августа 2021 г.