111. Предсказание («Настанет год, России черный год...»).
Автограф: РО ИРЛИ. Ф. 524. Оп. 1. № 6. Л. 35 об. — беловой с правкой, в тетради 6 «Разные стихотворения (1830 год)». В автографе рядом с заглавием помета Лермонтова «(Это мечта)».
Печатается по автографу.
Датируется предположительно летом 1830 г. на основании авторской пометы на тетради 6 и примечаний к отдельным текстам, в ней содержащимся (подробнее см. в Преамбуле, п. 2.2.3).
Впервые: Лермонтов 1862: 19 (без заключительных ст. 17–18 и с разночтениями в ст. 8, 10); РМ. 1883. № 4. С. 56 (полный текст).
Первое из серии стихотворений Лермонтова, созданных в год политических потрясений в Европе (революция во Франции) и в Российской империи (восстание в Польше, холерные бунты). Вероятно, написано под впечатлением так называемого «чумного» (холерного) бунта в Севастополе, во время которого был убит ряд офицеров гарнизона и даже военный губернатор (Николай Алексеевич Столыпин, 1781–1830, родной брат бабушки Лермонтова). Информация о кровавых событиях 3–7 июня 1830 г. появилась в столичных газетах только через месяц и в смягченном виде (см., например: СП. 1830. № 79, 3 июля. С. 1–2; Мвед. 1830, 12 июля. С. 2506–2507), но события могли подробно обсуждаться в семье Столыпиных гораздо раньше.
Литературной основой стихотворения могла стать «Песня вайделота» (вещего певца) из поэмы Адама Мицкевича «Конрад Валленрод» («Konrad Wallenrod», 1828), где дана эсхатологическая картина гибели Литвы под ударами Ордена крестоносцев. Общий сюжетный план песни не соотносится с сюжетом «Предсказания», однако отдельные элементы обоих текстов обнаруживают явственное сходство (см. ниже). Лермонтов познакомился с поэмой Мицкевича, скорее всего, по прозаическому переводу С. П. Шевырева, опубликованному вскоре после выхода в свет оригинала (МВ. 1828. Ч. VIII. № 7. С. 290–303, 354–356; № 8. С. 369–390, 464–466; Ч. IX. № 9. С. 13–35; № 10. С. 124–143, 226–229). Стихотворные переложения «Песни вайделота», опубликованные В. И. Любичем-Романовичем, В. Н. Щастным, А. А. Шишковым в 1828–1830 гг., более далеки от лермонтовских стихов, чем прозаический перевод Шевырева. Подробнее см.: Охотин 2015.
Cт. 7–9. Когда чума от смрадных, мертвых тел ~ Чтобы платком из хижин вызывать... — Изображение чумы, как «моровой девы», разъезжающей по селениям и машущей платком, имеет следующее соответствие у Мицкевича:
Kiedy zaraza Litwę ma uderzyć,
Jej przyjście wieszcza odgadnie źrenica;
Bo jeśli słuszna wajdelotom wierzyć,
Nieraz na pustych smętarzach i błoniach
Staje widomie morowa dziewica,
W bieliźnie, z wiankiem ognistym na skroniach,
Czołem przenosi białowieskie drzewa,
A w ręku chustką skrwawioną powiewa.
<...>
Dziewica stąpa kroki złowieszczemi
Na sioła, zamki i bogate miasta;
A ile razy krwawą chustką skinie,
Tyle pałaców zmienia się w pustynie,
Gdzie nogą stąpi, świeży grób wyrasta.
(Mickiewicz 1828: 39)
Когда чума грозит Литве, ее приход угадывает вещее око; ибо, коль верить вайделотам, не раз на пустых кладбищах и полянах видна бывает дева язвы, в белой одежде, с огнистым венком на главе; челом превышает она Беловежские деревья, в руке машет кровавым платом. <...> Дева ступает шагами зловещими на села, на замки, на грады богатые; сколько раз ни махнет кровавым платом, столько палат обратит в пустыни; где ни ступит ногою, там свежий гроб вырастает.
(МВ. 1828. Ч. VIII. № 8. С. 386–387)
При этом Мицкевич, как он сам писал в примечаниях к поэме, основывался на литовских народных преданиях (Mickiewicz 1828: 91; МВ. 1828. Ч. VIII. № 8. С. 464–466). Сюжет о «моровой деве» распространен в литовских и граничных с ними восточно-польских регионах (см.: Афанасьев 1869: III, 109–110).
Ст. 12–18. В тот день явится мощный человек ~ Как плащ его с возвышенным челом. — Этот образ также восходит к «Песне вайделота»:
Lecz po co zbiegłe wywoływać wieki? Но почто вызывать века минувшие?
I swoich czasów śpiewak nie obwini, Певец не обвиняет своих времен: и у
Bo jest mąż wielki, żywy, niedaleki, нас есть муж великий, живой, близкий;
O nim zaśpiewam, uczcie się, Litwini! о нем запою, — научайтесь, Литовцы!
(Mickiewicz 1828: 43) (МВ. 1828. Ч. VIII. № 8. С. 390)
Однако, если литовский певец намекает на Конрада Валленрода, то характеристики «мощного человека» у Лермонтова сближают его с Наполеоном: «Сей острый взгляд с возвышенным челом» («Наполеон», 1830, № 84).
Лит.: ЛЭ 1981: 444; Иванова 1957: 108; Архипов 1965: 125–128; Федоров 1967: 78–79; Кирпотин 1970: 190–193; Шарыпкин 1980: 141–142; Ильин 1996: VI 2 , 247.