323. «Опять, народные витии...».

Автограф: ОПИ ГИМ. Ф. 445. № 227а. Л. 59–60 — черновой, в тетради Чертковской библиотеки. На л. 59 после стиха «Мы чужды ложного стыда» зачеркнут следующий текст:

Так нераздельны в деле славы

Народ и царь его всегда.

Веленьям власти благотворной

Мы повинуемся покорно

И верим нашему царю!

И будем все стоять упорно

За честь его как за свою.

Копии: 1) РО ИРЛИ. Ф. 524. Оп. 2. № 142. Л. 1 — неполный текст на отдельном листке, соответствующий публикации в «Современнике» (с пропусками, без нумерации строф); 2) РГАЛИ. Ф. 276. Оп. 1. № 67а. Л. 2 об.–4 — в тетради стихотворений Лермонтова, полученных Е. П. Ростопчиной от Л. И. Арнольди и затем переданных А. Н. Афанасьеву для публикации в БЗ; текст из пяти полных строф, вместо строфы 5 — три строки точек (ср. ниже копию ИРЛИ и публикацию в БЗ); 3) РО ИРЛИ. Ф. 524. Оп. 4. № 25. Л. 117–118 — копия рукой П. А. Ефремова в тетради «Список с черновых тетрадей Лермонтова», копия с текста, сообщенного Афанасьевым (см. копию РГАЛИ).

Печатается по автографу.

Предположительно датируется 1834–1836 гг. по биографическим и историческим основаниям (см. ниже).

Впервые: Современник. 1854. Т. 45. № 5. Отд. 1. С. 5 (отрывок, без заглавия и нумерации строф); БЗ. 1859. Т. 2. № 1. Стб. 21–22 (полностью, с пронумерованными строфами; вместо строфы 5 две строки точек с примечанием: «Этой строфы недостает в доставленном нам списке», далее под номером 6 идет текст 5-й строфы). Ранее стихотворение предполагалось к публикации в 1-м сборнике «Вчера и сегодня» (СПб., 1845), однако — по представлению цензора А. И. Фрейганга — было запрещено цензурным комитетом на заседании 6 марта 1845 г. (см.: Здобнов 1939: 264; РО ИРЛИ. Ф. 524. Оп. 3. № 82. Л. 1; РГИА. Ф. 777. Оп. 1. № 1828. Л. 13).

На обороте автографа набросан список имен: «Шлиппенбах, Новос<ильцев>, Кат<ерина> Ал<ександровна>, Алекс. Алекс. (?) Торсуков, Лонгинов, Кирееву обед, Веч. Щерб<атову>, Пономареву, к Столыпину, Устимов». По остроумной догадке В. А. Захарова, этот список — перечень формальных визитов, которые Лермонтов должен был нанести, вступая в свет после окончания юнкерской школы (недаром во главе списка — директор школы, генерал Шлиппенбах) (Летопись 2003: 191–192). Однако некоторые из названных лиц — близкие знакомые бабушки (см. ее письма 1836 г. к П. А. Крюковой: Воспоминания 1989: 242–243), контакты с которыми не обязательно могли быть привязаны к акту светской инициации. Активная светская жизнь молодого гусара продолжалась с конца 1834-го до конца 1835 г., поэтому момент соединения стихотворной и бытовой записей может быть условно ограничен лишь этими, довольно широкими хронологическими границами, если не учитывать возможности, что бумага могла быть использована для записи стихов через много месяцев после составления списка визитов.

По воспоминаниям А. П. Шан-Гирея, стихотворение написано «незадолго до смерти Пушкина, по случаю политической тревоги на Западе» (Воспоминания 1989: 45). О нем же упоминал друг Лермонтова С. А. Раевский (1808–1876), давая показания по делу о «Смерти поэта» в 1837 г. Стремясь отвести от Лермонтова подозрения в политической неблагонадежности, Раевский писал: «Услышав, что в каком-то французском журнале напечатаны клеветы на государя императора, Лермонтов в прекрасных стихах обнаружил русское негодование <...>. Начала стихов не помню — они писаны, кажется, в 1835 году...» (Воспоминания 1989: 485).

Стихотворение представляет собой политическую оду — инвективу, тема которой, что и педалируется Лермонтовым в первой строфе, разрабатывалась А. С. Пушкиным в его политических стихах — «Клеветникам России» (1831) и «Бородинской годовщине» (1831). Весьма вероятно, что обращение Лермонтова к «народным витиям», которые «опять», «шумя», восстали за «дело падшее Литвы» на «славу гордую России», было вызвано антирусскими выступлениями во французской печати по «польскому вопросу». Этот вопрос во французской прессе с 1831 г. почти не затухал. Так, 13 (25) января 1834 г. в Брюсселе с речью по случаю трехлетия свержения Николая I с польского престола выступил глава демократического крыла польской эмиграции, историк Иоахим Лелевель (1786–1861). 4 (16) февраля 1834 г. в парижской газете «Le Temps» был напечатан памфлет под названием «Nicolas et ses apologistes», принадлежавший князю Адаму Чарторыскому (Czartorysсy, 1770–1861). В апреле того же года журнал «Revue de Paris» поместил оскорбительную статью Тайо о Николае I («Esquisses historiques: Alexandre et Nicolas»). В ответ на эти выступления в зарубежном органе русского правительства «Journal de Francfort» 1 (12) апреля 1834 г. появилась передовая статья — с изложением речи Лелевеля. Пушкин в своем дневнике (запись 11 (23) апреля) приводит выдержку из этой статьи, в которой о нем говорилось как о борце с монархией Николая I (Пушкин 1937–1959: XII, 325, 487). Возможно, что непосредственным поводом для написания стихотворения «Опять, народные витии» явилась эта самая статья о речи Лелевеля в «Journal de Francfort», перепечатанная — полностью или частично — в петербургских и варшавских газетах. Обсуждение польского вопроса в европейской печати продолжалось и в 1835 г. В декабре 1835 г. петербургская газета «Journal de S.-Pétersbourg» перепечатала октябрьское выступление «Journal des Debats». Нельзя исключить, что Раевский и Шан-Гирей связывали стихотворение Лермонтова именно с этим периодом журнальной борьбы. Однако гораздо более острый момент в истории «польского вопроса» начался в январе 1836 г., после того, как члены объединения польского народа убили в Кракове русского агента Яна Бегренс-Павловского. Разразившийся кризис привел к тому, что 7 февраля в «вольный город» Краков вошли австрийские, а 20 февраля русские и прусские войска. Поскольку акция противоречила решениям Венского конгресса, французское и английское правительства предприняли определенные дипломатические шаги для разрешения конфликта, но особую остроту новая польская проблема приобрела в бурных парламентских и общественных дебатах, которые, естественно, публиковались и обсуждались в газетах. Эта кампания, направленная в значительной степени против России и подогреваемая польским лобби, продолжалась весь март и апрель 1836 г. и, вероятно, горячо обсуждалась в петербургском обществе (публикации в подцензурной прессе были при этом весьма сдержанными). Можно предположить, что именно этот эпизод русско-польско-европейской политики и послужил импульсом для создания стихотворения «Опять, народные витии...». Тем самым, гипотетически можно определить время его написания весной 1836 г., а если учитывать другие — биографические и текстологические — аргументы, то эту узкую датировку следует корректно расширить до границ периода «конец 1834 — сер. 1836 г.» (более сомнительной представляется предположительная датировка И. З. Сермана — апрель — май 1833 г., увязанная с публикацией в газете «Journal de Francfort» от 17 февраля 1833 г., где русское правительство порицалось с лоялистских позиций — за отказ от публичной полемики по польскому вопросу; подробнее см.: Серман 1997: 95–97).

Ст. 1–4. Опять, народные витии... ~ Опять шумя восстали вы. — Ср. начало стихотворения Пушкина «Клеветникам России» (1831): «О чем шумите вы, народные витии?» и «Но вы, мутители палат, / Легкоязычные витии» в «Бородинской годовщине» (Пушкин 1937–1959: III, 269, 274).

Ст. 9. ...Одел он ваши имена. — Лексическое и ритмическое соответствие парадоксально сближает эту строчку с неподцензурными стихами из послания «К Чедаеву» (1818), широко разошедшегося в списках: «И на обломках самовластья / Напишут наши имена!» (Пушкин 1937–1959: II, 72).

Ст. 32–38. Так в дни воинственные Рима ~ Один наемный клеветник. — Ссылка Лермонтова на обстоятельства триумфа римского консула Гая Фабриция Лусцина (278 г. до н. э.), не подкрепляется историческими источниками. Нет и свидетельств о появлении «наемных клеветников» во время чьих-либо триумфов в республиканский и императорский периоды римской истории. Одним из элементов римского триумфального церемониала являлось присутствие «государственного раба», который, стоя на колеснице за спиной триумфатора, должен был время от времени напоминать последнему о том, что он такой же человек, как и все прочие, грешен и смертен — см. описания этого обычая у Плиния Старшего (XXVIII: 4), Диона Кассия (Fragm.: 8), Исидора Севильского (Orig.: XVIII, 2) и Тертуллиана (Apolog.: 33); подробнее: Beard 2007: 85–92. Сам ли Лермонтов трансформировал фигуру раба-резонера в наемного клеветника или прочел об этом в каком-либо вторичном источнике, остается неизвестным. Появление в русской литературе и публицистике конца XIX в. описаний триумфов с «наемным клеветником» (Д. Л. Мордовцев, Е. П. Блаватская, А. С. Суворин, Н. К. Рерих) объясняется, видимо, уже лермонтовским влиянием.

Лит.: ЛЭ 1981: 356; Нейман 1914a: 94–95; Нейман 1941b: 322; Эйхенбаум 1924a: 104; Здобнов 1939: 264; Шувалов 1941: 266; Голованова 1958: 711–714; Пейсахович 1964: 480; Лермонтов 1964–1965: I, 636–638; Борсукевич 1970: 50–51; Азбелев 1995: 11–18.


М. Ю. Лермонтов. Полное собрание сочинений в 4 томах. Т. 1. Стихотворения 1828–1841 гг. 2-е, электронное издание, исправленное и дополненное.
© Электронная публикация — РВБ, 2020—2024. Версия 3.0 от 21 июля 2023 г.