368. Дума («Печально я гляжу на наше поколенье!..»).
Автограф: РО ИРЛИ. Ф. 524. Оп. 1. № 55. Л. 3 ― ст. 29–30 с подписью «Лерм<онтов>» в альбоме В. С. Оболенской (см.: Андроников 1977: 470–477).
Печатается по последней прижизненной публикации: Лермонтов 1840: 45–48, с восстановлением цензурного пропуска в ст. 11–12 и исправлением опечатки в ст. 33.
Датируется 1838 г. по помете в: Лермонтов 1840 и по первой публикации (ценз. разр. 1-му номеру ОЗ — 1 января 1839 г.; Боград 1985: 34).
Впервые: ОЗ. 1839. Т. 1. № 1. Отд. 3. С. 148–149 (с цензурными пропусками в ст. 11–12 и опечаткой в ст. 33); вошло в прижизненный сборник стихотворений: Лермонтов 1840: 45–48; ст. 11 сообщен в печати А. Н. Меринским (БЗ. 1859. Т. 2. № 12. Стб. 373); Лермонтов 1862: 124 (сообщен ст. 12: «И перед властию презренные рабы»; а также варианты ст. 11–12 по неустановленному источнику: «Пред подвигом добра постыдно-малодушны, / Пред властию ничтожные рабы»).
В «Думе», как и в авторском предисловии к «Герою нашего времени» (Т. 4. С. 155), наблюдается определенное сходство с тезисами вводной главы романа Альфреда де Мюссе (Musset, 1810–1857) «Исповедь сына века» («La Confession d’un enfant du siècle», 1836) — подробнее см.: Родзевич 1914: 80–83. Лермонтовское стихотворение также неоднократно сближалось с политической сатирой в духе Огюста Барбье (Barbier, 1805–1882), однако прямых перекличек с текстами французского поэта обнаружено было очень немного. В частности, Э. Дюшен (Duchesne 1910: 312) указывал на содержательное и риторическое сродство «Думы» со следующим пассажем из стихотворения Барбье «Le Campo Vaccino» (1833):
Nous sommes tous, hélas! sous ce souаfe de glace,
Et partout où ce vent nous arrive à la face,
Nous perdons la vigueur, nous n’avons plus de poulx,
Sous nos corps fatigués fléchissent nos genoux,
Nous prenons le dégoût de toute gloire humaine,
Et vivant pour nous seuls, sans amour et sans haine,
Nous n’aspirons qu’au jour où le froid du tombeau,
Comme un vieux parchemin, nous jaunira la peau;
Alors nous nous disons sous le mal qui nous ronge,
L’art n’est plus qu’un vain mot, un stérile mensonge;
(Barbier 1833: 53–54; пер.: «Мы родились, увы, под этим ледяным дыханием, и везде, где этот ветер дует нам в лицо, мы теряем силы, наше сердце перестает биться, и под тяжестью склоненного тела дрожат наши колени. Мы отвращаемся от всякой человеческой славы и, живя только для самих себя, без любви и ненависти, стремимся к тому дню, когда холод могилы изжелтит нашу кожу как старый пергамент. Тогда мы скажем со злостью, которая нас гложет, что искусство — не более, чем пустые слова, бесплодная ложь»). Однако подобные соответствия можно найти и в более ранней сатирической традиции, в частности, в знаменитой сатире Н.-Ж.-Л. Жильбера (Gilbert, 1750–1780) «Восемнадцатый век» (Le dix-huitième siècle, 1775): «Suis les pas de nos grands: énervés de mollesse, / Ils se traînent à peine en leur vieille jeunesse; / Courbés avant le temps, consumés de langueur, / Enfants efféminés de pères sans vigueur» (Gilbert 1823: 22; «Разве это не наши вельможи — расслабленные робостью, они с трудом влачат свою старческую юность, прежде временно согнувшись, охваченные скукой, женоподобные дети лишенных силы отцов»; см.: Эйхенбаум 1961: 329).
«Думу» нередко сближают с «Философическим письмом» П. Я. Чаадаева (1836) и другими критическими рефлексиями в современной русской публицистике (подробнее см.: Бродский 1914: 95–97). Гражданский характер стихотворения был прокомментирован В. Г. Белинским (1840): «Лермонтов вышел снова на арену литературы с стихотворением “Дума”, изумившим всех алмазною крепостию стиха, громовою силою бурного одушевления, исполинскою энергиею благородного негодования и глубокой грусти <...> Эти стихи писаны кровью; они вышли из глубины оскорбленного духа: это вопль, это стон человека, для которого отсутствие внутренней жизни есть зло, в тысячу раз ужаснейшее физической смерти!.. И кто же из людей нового поколения не найдет в нем разгадки собственного уныния, душевной апатии, пустоты внутренней и не откликнется на него своим воплем, своим стоном?.. Если под “сатирою” должно разуметь не невинное зубоскальство веселеньких остроумцев, а громы негодования, грозу духа, оскорбленного позором общества, — то “Дума” Лермонтова есть сатира» (Белинский 1953–1959: IV, 521–522).
Ст. 9, 31. К добру и злу постыдно равнодушны... И царствует в душе какой-то холод тайный... Ср. у Мюссе: «Ainsi le principe de mort descendit froidement et sans secousse de la tête aux entrailles. Au lieu d’avoir l’enthousiasme du mal nous n’eûmes que l’abnégation du bien ; au lieu du désespoir, l’insensibilité» (Musset 1836: I, 36; пер.: «И вот холод смерти медленно и незаметно перешел из головы в недра души. Мы не стали увлекаться злом, мы только начали отвергать добро. На смену отчаянию пришла бесчувственность» — Мюссе 1957: 14; отмечено: Родзевич 1914: 81).
Ст. 13–16. Так тощий плод, до времени созрелый, / Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз, / Висит между цветов, пришлец осиротелый, / И час их красоты — его паденья час! — Образ до времени созревших, обманчивых плодов неоднократно использовался Лермонтовым и ранее — см., например, в стихотворениях «Он был рожден для счастья, для надежд...» (1832, № 311), «Мое грядущее в тумане...» (1836–1837, № 332), «Гляжу на будущность с боязнью...» (1837–1838, № 358), а также — в несколько иной вариации — в юношеском романе «Вадим» (Т. 4. С. 70). По предположению Э. Г. Герштейн (1985b: 255–259), стихи восходят к строкам из романа Гете «Годы учения Вильгельма Мейстера» (Wilhelm Meisters Lehrjahre, 1796), который, безусловно, был известен Лермонтову (Миньона упоминается в «Герое нашего времени»): «Nicht allein die ersten Blüten fallen ab, die ihr da oben in jenen kleinen Räumen verwahren könnt, sondern auch Früchte, die am Zweige hängend uns noch lange die schönste Hoffnung geben, indes ein heimlicher Wurm ihre frühere Reife und ihre Zerstörung vorbereitet» (Goethe 1828–1830: XX, 201 — фрагмент, содержащий предсказание ранней смерти Миньоны, нередко включался в учебные хрестоматии; пер.: «Опадают не только первые цветы, которые вы можете беречь там, наверху, в своих маленьких комнатах, но и плоды, которые, вися на ветках, долго еще внушают нам прекраснейшие надежды, в то время как тайный червь уже готовит им преждевременную зрелость и разрушение» — Гете 1932–1949: VII, 542). Однако образ, заимствованный из «Вильгельма Мейстера», является метафорой развития личности; перенос его на социальную категорию — поколение — возможно, произошел под влиянием куда более известной цитаты — изречения, которое приписывалось Дидро и широко разошлось благодаря запискам Жермены де Сталь о России: «Les russes sont pourris avant d’être mûrs» (Staël 1830: XV, 214; пер.: «Русские сгнили, не успев созреть» — Сталь 2005: 215, 445). Ср. производный афоризм Пушкина: «зрелости нет у нас на севере, мы или сохнем, или гнием» (Письмо к П. А. Вяземскому от второй половины сентября 1825 г. — Пушкин 1937–1959: XIII, 231).
Лит.: ЛЭ 1981: 147–149; Бурачок 1840: 149–171; Зотов 1863: 343–354; Орлов 1883: 32–34; Воскресенский 1886: 98–99; Браиловский 1892: 58, 78–80; Котляревский 1915: 167–169; Терновский 1898: 120–123; Бороздин 1903: 241–243, 252; Шувалов 1914a: 338; Гинцбург 1915: 162–164; Бем 1924: 283, 287; Эйхенбаум 1924a: 109–110; Иоффе 1933: 195–201; Евгеньев 1939: 296–302; Здобнов 1939: 266; Гинзбург 1940: 115; Михайлова 1941: 143–144, 15; Нольман 1941: 497–498; Мордовченко 1950: 84–90; Белинский 1953–1959: IV, 255, 266, 521–522; V, 42, 50, 52; Lednicki 1954: 59–64; Евзерихина 1957: 222–224; Анненков 1960: 178–181; Качурин, Шнеерсон 1961: 178–183; Эйхенбаум 1961: 90–98, 329; Рубанович 1963: 62–64; Григорьян 1964: 228–234; Пейсахович 1964: 437–438, 480; Архипов 1965: 304–349; Федоров 1967: 341–342; Коровин 1969: 142–155; Guski 1970: 117–122; Кирпотин 1970: 268–270; Коровин 1973: 104–120; Найдич 1973a: 72–73; Усок 1973a: 156–159; Фризман 1973: 118–133; Фохт 1975: 24–25; Найдич 1976a: 64–66; Степанов 1978: 87–88; Рубанович 1980: 37–39; Палкин 1986: 145–146; Ильинский 1990: 12–15; Эткинд 1992: 24–25; Найдич 1994a: 141–144; Лотман 1996: 83–89; Полукарова 1997: 46–49; Серман 1997: 192–195; Гришунин 1998: 74–75; Лотман 1998: 57–58; Журавлева 2002: 81; Удодов 2004: 249–250; Мехтиев 2006: 74–82.