На Кавказе (с. 107). — З. Вост., 1924, 19 сентября, № 681; Кр. нива, 1925, № 7, 5 февраля, с. 159; Стр. сов.

Черновой автограф ст. 1–36 (РГБ) исполнен на обороте последней (по авторской нумерации, девятой) страницы статьи поэта о «предстоящем сезоне в литературе», где после подписи «Сергей Есенин» рукой автора проставлено: «Тифлис. 13/IX.24».

Печатается по наб. экз. (вырезка из Стр. сов.). Дата в Собр. ст., 2 — 1924. Датируется по публикациям в З. Вост. и Кр. ниве, где под текстом стихотворения стояло: «Тифлис. Сентябрь 1924».

В.А.Мануйлов рассказывал об одном из эпизодов своей беседы с Есениным (21 сентября 1924 г. в Баку): «Заговорив о Маяковском, Есенин заметно помрачнел. Он очень был обижен стихотворением «Юбилейное», написанным в тот год к 125-летию со дня рождения Пушкина. Маяковский <...> уничижительно отозвался и о Есенине:

420
Ну, Есенин,
мужиковствующих свора.
Смех!
Коровою
в перчатках лаечных.
Раз послушаешь...
но это ведь из хора!
Балалаечник!

Быть может, тогда эти стихи Маяковского казались Есенину самой большой обидой во всей его жизни, и он не скрывал, что они его больно ранили. Есенин всегда благоговейно относился к Пушкину, и его особенно огорчало, что именно в воображаемом разговоре с Пушкиным Маяковский так резко и несправедливо отозвался о нем, о Есенине. Как будто эти слова Пушкин мог услышать, как если бы он был живым, реальным собеседником. Свою обиду он невольно переносил и на творчество Маяковского.

— Я все-таки Кольцова, Некрасова и Блока люблю. Я у них и у Пушкина только и учусь. Про Маяковского что скажешь? Писать он умеет — это верно, но разве это поэзия? У него никакого порядку нет, вещи на вещи лезут. От стихов порядок в жизни быть должен, а у Маяковского все как после землетрясения <...>.

Есенин как-то весь потускнел, от утренней свежести не осталось и следа. Грустные глаза, усталая опустошенность во взгляде, горькая улыбка.

Потом стал читать свое недавно написанное в Тифлисе стихотворение про Кавказ» (Восп., 2, 174).

К рассказу В.А.Мануйлова нужно добавить, что «Юбилейное» Маяковского было опубликовано в З. Вост. 7 сентября 1924 года, т.е. всего за один-два дня до приезда в Тифлис Есенина. Все это, вместе взятое,

421

объясняет, почему в стихотворении «На Кавказе» есть строки, посвященные В.В.Маяковскому.

Затем Есенин вспомнил Н.А.Клюева — в одиннадцатой строфе «На Кавказе» содержится известное определение «ладожский дьячок», отображающее негативное отношение его автора к клюевской религиозности. Это обращение здесь к имени Клюева также не случайно. Поэты встречались летом 1924 года в Ленинграде, и разногласия по религиозным вопросам в их беседах действительно возникали. Вот свидетельство самого Клюева из его письма друзьям от 18 августа 1924 года: «Особенно меня поразило и наполнило острой жалостью последнее свидание с Есениным, его скрежет зубный на Премудрость и Свет. Об этом свидании расспросите Игоря <И.И.Маркова> — он был свидетелем пожара есенинских кораблей. Но и Есенин с его искусством и я со своими стихами так малы и низко-презренны перед правдой прозрачной, непроглядно-всебытной, живой и прекрасной...» (Письма, 339). Этот разговор с Клюевым мог вспомниться Есенину, когда он работал над стихотворением «На Кавказе».

Следующая (двенадцатая) строфа стихотворения вновь содержит отзвук «Юбилейного» В.В.Маяковского, — на этот раз таких его строк: «Чересчур / / страна моя / / поэтами нища». Очевидно, что, написав «Других <поэтов> уж нечего считать» и т.д., Есенин согласился здесь с Маяковским (наблюдение А.А.Козловского).

Т.Ю.Табидзе писал в 1926 году о Есенине: «В первый же день приезда в Тифлис он прочел мне и Шалве Апхаидзе свое „Возвращение на родину“. И стихи и интонация голоса сразу показали нам, что поэт — в творческом угаре, что в нем течет чистая кровь поэта.

В этот приезд С.Есенин сознательно стремился порвать со старым образом жизни. Видно было, что кабацкая

422

богема ему до боли надоела, но он еще не находил сил вырваться из ее оков:

И я от тех же зол и бед
Бежал, навек простясь с богемой...

Поэт благодарит Кавказ: он научил его русский стих „кизиловым струиться соком“, — и дает как бы клятву <следует четырнадцатая строфа „На Кавказе“>. <...>

Кавказ, как когда-то для Пушкина, и для Есенина оказался новым источником вдохновения. <...> Есенин был в Грузии в зените своей творческой деятельности, и нас печалит то, что он безусловно унес с собой еще неразгаданные напевы, в том числе и напевы, навеянные Грузией. Ведь он обещал Грузии — о ней „в своей стране твердить в свой час прощальный“» (Восп., 2, 192–194).

Стихотворение Есенина стало для А.П.Селивановского поводом к таким суждениям: «Мы можем теперь говорить о новом Есенине. <...> Есенин повернулся к Пушкину. <...> И на Кавказе, где жил Пушкин, где грудь Лермонтова встретила свою смертельную пулю, он обращается к той же эпической простоте великих ушедших гениев <цитируются седьмая и восьмая строфы стихотворения>. Не подражательность, не стилизация под Пушкина, не рабское копирование музыки пушкинских ритмов. Через голубую туманность неопределенных юношеских переживаний, через кабацкие взвизги хмельных ночей Есенин пришел к суровой чеканной простоте зрелого и действительно великого поэта» (журн. «Забой», Артемовск, 1925, № 7, апрель, с. 16).

Не пой, красавица, при мне... — первая строка стихотворения А.С.Пушкина (1828).

Азамат и Казбич — персонажи романа М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени» (1840).

Зурна и тари — восточные музыкальные инструменты.

423

Зане (церковнославянск.) — так как, потому что.


Воспроизводится по изданию: С.А. Есенин. Полное собрание сочинений в семи томах. М.: «Наука» — «Голос», 1995.
© Электронная публикация — РВБ, 2017—2024. Версия 0.4 от 28 ноября 2017 г.