‹28 февраля 1926 г.›
Родненькая, как я, наверно, тебя растревожил! Я не писал по глупости, по бестолковости. Хотел исправить телеграммой, а вышло еще хуже. Деточка, поверь, мне хорошо, т. е. насколько может быть хорошо без тебя, т. е. ужасно. Я живу спокойно, уютно. Все у меня ладится. Я здоров. Никто меня не раздражает, но я не могу больше этого выносить и вырвусь к тебе, как сумасшедший, при первой возможности. Маленькая Надинька, кривуша родная, я все вижу твою фигурку на солнышке зажмуренную. Ты такая смешная, чудная, когда идешь одна... Дета моя, не надо
огорчаться, надо еще потерпеть недельку-другую — и мы будем опять вместе. Как я мог, Надичка, без тебя целый месяц? Я сам не понимаю. А ты, дочурка? Вот, что я сейчас делаю:
Я теперь даже к Горлину редко хожу. Два раза в день, в 10 и в 7, я медленно выползаю, в темпе прогулки — днем к многосемейному в мещанской квартирке машинисту на 1 линии, а вечером — в громадной, с хорошим воздухом, зале — у машинистки на 5 линии. Завтра поведу Бена знакомить в Прибой, а вечером мы пойдем в кино. И ты поди, Надик, за свою Няню, когда захочешь? Да? Работки, что у меня на руках, я кончаю через 10 дней. Потом я свободен. Ничего спешного не возьму. Только к тебе. К тебе. Где твоя карточка?
Родная моя родная! Слушай, мой кроткий, овечинька, заинька: ты мне, знаю, не веришь, а я тебе: я не болел, и переутомленья с последствиями тоже не было. Я живу ритмично, работаю охотно. Верь мне. Это так. Но что я с тобой сделаю!!
Ты за подснежничком далеко ходила? 1
А пуз не болит? \ Ты устала! / А тура?
Дома нет никого. Женя ушел. Бабушка ушла к Радловым. Татька пришла ко мне на диван, и я ей читал Шары и прочее. Она же пела Кухню. Говорила разные сентенции: «Взрослым от шалостей одни неприятности» и т. д. Деда ходит и ищет папирос, которых вообще нет. Сегодня к нему подошел посланец из Риги от «Германа», некий провизор — друг детства, тоже Мандельштам. Папу серьезно зовут в Ригу. Виза и проезд теперь необычайно доступны и дешевы. Мы решили обязательно его весной отправить... Весной! Ах, Надик мой, иностранец из-под развесистой ялтинской клюквы! 10º мороза ты принимаешь за 10º тепла. У нас здесь 1 марта зима вовсю: -5 — 6º! -, а не +. Зима всюду, детик мой. До весны еще месяц. Дружочек, скажи мне, отчего ты не сообщаешь своей туры в каждом письме? Надик, почему ты так делаешь?
Надичка, когда я скажу твое имечко, мне весело. Ты моя. Я тебя люблю, как в первый — первее первого — день. Мне легко дышать, думая о тебе. Я знаю, что это ты научила меня дышать. Как я побегу к тебе в горку! (Я ведь теперь могу и в гору бегать.)
Во вторник я выясню вопрос с антитироидином. Я тебе
1 Эта строка была вписана позднее и знаками сноски (———\ /——) отнесена к следующей за ней.
завтра вышлю перевод 1002 ночи. Здорово сделано. Приятно перечесть. Это мы с Анькой делали. Подошел деда: тебе кланяется.
Надюшок, скажи, пожалуйста, снимать домик в Царском или нет? Бен говорит, что это нужно делать в марте. Я согласен на Царское с 15 — 20 мая. Не раньше. Ты получаешь мои газетки? Правда, я их смешно заклеиваю?
Надик, голубка моя, любовь моя — до свиданья. Я на ночь целую тебя в лобик и говорю: храни, Господи, Надиньку.
Твой Нянь.
Надик! Люби меня. Надик! Я твой.
Нянь.