‹январь 1937 г.›
Слушай, Женя: дело не в том, пришлешь ты эти деньги или нет. Такой вид помощи, такое безбрежное равнодушие становится чудовищным. Ты скажи: тебе просто плевать на
меня? Так что ли?
Далеко он, не видно брата... «Наглядности» нет. Поставишь свечечку за 60 р. на три месяца и еще умиляешься своему благородству.
На меня — нет у тебя. Значит, я для тебя лишний. Давай скажем просто: моя жизнь для тебя не стоит того, чтобы систематически урезывать свой бюджет, бюджет всей своей семьи на 10%, а то и меньше. Против фактов не пойдешь. Разные бывают братья. Но очень редко, очень редко любовь к своей семье (понимая под ней только жену и детей и себя самого) выражается в форме такой малодушной и постыдной судороги, такого зажмуриванья глаз. Пока я скажу тебе: ты ведешь себя как скверный мальчишка, надеющийся избежать ответственности. Вряд ли я заставлю тебя спасти меня от голода и болезней.* (Ты ведь сам болен и тяжело работаешь: жалею тебя), но знай, что ты перешел границу простой небрежности.
Я рад, что ты не испытал и не испытываешь и сотой доли того, что суждено мне. (А как бы я тебе помогал! Здорово! Сам знаешь. Я бы бредил такой помощью). Но ты человек трезвый и найдешь себе оправдание. Тяжко иметь брата-врача. Прощай доктор.
Ося.
P.S. Не посоветуешь ли ты мне разумное нищенство? Этот месяц мы живем на 100 р. на двоих.
* По мнению врачей я могу еще немного «протянуть» при условии «полного покоя». Мы дошли до черной нищеты.