16.
Желѣзный царь.

Наша Софоровна старуха старая, дѣвушка. А я будто вхожу въ кухню и прошу Софоровну молока купить и шеколаду и вижу, на Софоровниной кровати лежитъ старикъ — старичекъ такой гаденькій въ кудряшкахъ — мужъ Софоровны.

— Не пойду я вамъ за шеколадомъ, — говоритъ мужъ Софоровны, — съ какой стати!

„Ишь, какая гадина, думаю себѣ, никто тебя и не проситъ ходить!“

А Софоровна ужъ топочетъ по лѣстницѣ, несетъ молоко, шеколадъ и... воблу.

Увидалъ я воблу, говорю Софоровнѣ:

— Зачѣмъ воблу-то принесли, отнесите ее обратно.

А старичекъ — мужъ Софоровны посматриваетъ на меня и нехорошо такъ: лицо у него до зелени блѣдное, кожа студенистая, а на кончикѣ носа красное пятнышко.

И входитъ нашъ старый пріятель литераторъ Ф., для котораго и весь этотъ шеколадъ затѣяли.

— Пойдемте — говоритъ Ф., — на площадь къ Совѣту, весь Петербургъ собирается.

Я и пошелъ. И вотъ будто стоимъ мы съ Ф. на площади у памятника. Памятникъ большой и высокій: высокая площадка со ступеньками, вокругъ ограда и посреди во весь ростъ желѣзный царь, а по бокамъ царя по три желѣзныхъ часовыхъ. И вдругъ вижу, желѣзная фигура царя зашевелилась, и желѣзные часовые зашевелились, и въ ужасѣ я говорю:

— Шевелится! Шевелится!

А онъ желѣзный ужъ сдвинулся съ мѣста и идетъ. Онъ желѣзный идетъ къ ступенькамъ, а за нимъ гуськомъ желѣзные часовые.

И я услышалъ, какъ съ разныхъ концовъ переполненной народомъ площади заговорили:

— Онъ идетъ!

— Онъ ходитъ передъ несчастьемъ!

— Несчастье надъ Петербургомъ! Желѣзный царь спустился съ лѣстницы и, когда ступилъ онъ на послѣднюю ступеньку, изъ желѣзнаго сталъ человѣкомъ и такой самый, какъ на Крюгеровскомъ портретѣ, высокій, глаза на выкатѣ, только волосы свѣтлые и кудрями завиваются. И часовые изъ желѣзныхъ стали живыми — старыми щетинистыми солдатами.

Царь обратился къ народу;

— Господа, — сказалъ царь, — я хотѣлъ вамъ сказать: сейчасъ въ квартирѣ художника Б. собралось все, что есть талантливаго и культурнаго въ Россіи.

— Талантливаго!! Культурнаго?! — захохоталъ, издѣваясь, мой спутникъ.

— Тише, — говорю ему, — что вы дѣлаете, вѣдь за это васъ...

И въ это время слышу, какъ кто-то изъ толпы называетъ меня по имени. Бросилъ я моего пріятеля, выбрался изъ толпы и вижу старикъ стоитъ — мужъ Софоровны. Онъ еще отвратительнѣе въ сѣрой мягкой рубашкѣ, подпоясанный кожанымъ поясомъ, до зелени блѣдный и студенистый съ краснымъ пятнышкомъ на кончикѣ носа, онъ протягивалъ мнѣ обѣ руки:

— Цѣлуй!

И глядя съ отвращеніемъ на его до зелени блѣдныя руки, я подумалъ: „вотъ за то, что я такой гордый, вотъ онъ, гадкій старикъ хочетъ, чтобы я унизился и поцѣловалъ его гадкую руку съ обручальнымъ кольцомъ!“. И стиснувъ зубы, я поцѣловалъ гадкую руку съ обручальнымъ кольцомъ.

А старикъ, словно спохватившись, отдернулъ руки.


Опубликовано по изданию: Алексѣй Ремизовъ. Бѣдовая доля // Сочiнения — СПб, <1911>. — Т. 3. — С. 165—213.
© Электронная публикация — РВБ, 2017—2024. Версия 2.β (в работе)