Тихій осенній дождь, пылящій по густому туману. Я не знаю, куда я иду и зачѣмъ, и что меня гонитъ идти? Я долго шелъ и, наконецъ, остановился у городскихъ воротъ. Стражники молча отворили ворота, и я очутился на узкой улицѣ между двумя высокими стѣнами домовъ. Какіе-то мужчины и женщины, на головахъ которыхъ были полныя корзины съ хлѣбомъ, двигались мнѣ навстрѣчу. Поровнявшись съ этимъ страннымъ шествіемъ, я остановилъ одного и сказалъ:

— Дай мнѣ розанчикъ.

И мнѣ подали. А я и не знаю, ѣсть мнѣ розанчикъ или въ карманъ положить и снести домой, и вообще то: куда я иду?

— Звѣрей выпустили! Звѣрей выпустили! — кричалъ какой-то человѣкъ, пробѣгая мимо меня, а лоскутья красной изодранной рубахи развѣвались у него за плечами, какъ красныя крылья.

И на всѣхъ проходящихъ напалъ такой страхъ, и всѣ, кто былъ поблизости меня, побросали корзины съ хлѣбомъ и пустились бѣжать.

А этотъ отчаянный крикъ... да, теперь ясно, это былъ мой крикъ.

Звѣри, едва замѣтные, быстро вырастая, наступали. Черная и дымчатая шерсть на ихъ спинахъ щетинилась, и ярко-желтыя пятна на брюхѣ, переливаясь жирныя, лоснились. И я стоялъ одинъ, окруженный со всѣхъ сторонъ красными разинутыми пастями. Языки красные ходили въ нихъ, какъ маятники.

— Нате вамъ, звѣри, розанчикъ!

И едва я проговорилъ нате вамъ, звѣри, розанчикъ, какъ всѣ звѣри до одного, и большіе и малые, сѣрые и черные, одноухи и однозубы, рогатые и кусатые, пригнули лапы и задремали.