Ясный день бабьяго лѣта. Я вышелъ на террасу и смотрю на облетѣвшій садъ, а по желтой, листьями покрытой дорожкѣ, ведущей къ террасѣ, вижу, старуха идетъ старая-престарая, оборванная, лицо мокрое, такое сморщенное, кажется, совсѣмъ черное. И взяла меня жуть, страшно мнѣ старухи: не спроста она идетъ, чувствую, замышляетъ она какую-то пакость. Я отъ террасы къ двери, да по лѣстницѣ на верхъ, самъ бѣгу, а самъ слышу: старуха тоже бѣжитъ. Я въ одну комнату, и она за мной, я въ другую, и она тутъ-какъ тутъ. Я забился въ уголъ за кровать, скорчился весь!
„Господи, думаю, пронеси, хоть бы мимо прошла!„
Чего ты боишься, слышу голосъ старухи, я твоя мать!
У меня мать совсѣмъ не такая, говорю ей.
А самъ думаю:
„Неужто моя мать стала такой?„
А старуха наклонилась ко мнѣ, да за шею меня цапъ.