29.
Бабье лѣто.

Ясный день бабьяго лѣта. Я вышелъ на террасу и смотрю на облетѣвшій садъ, а по желтой, листьями покрытой дорожкѣ, ведущей къ террасѣ, вижу, старуха идетъ старая-престарая, оборванная, лицо мокрое, такое сморщенное, кажется, совсѣмъ черное. И взяла меня жуть, страшно мнѣ старухи: не спроста она идетъ, чувствую, замышляетъ она какую-то пакость. Я отъ террасы — къ двери, да по лѣстницѣ на верхъ, самъ бѣгу, а самъ слышу: старуха тоже бѣжитъ. Я — въ одну комнату, и она за мной, я — въ другую, и она тутъ-какъ тутъ. Я забился въ уголъ за кровать, скорчился весь!

„Господи, думаю, пронеси, хоть бы мимо прошла!„

— Чего ты боишься, — слышу голосъ старухи, — я твоя мать!

— У меня мать совсѣмъ не такая, — говорю ей.

А самъ думаю:

„Неужто моя мать стала такой?„

А старуха наклонилась ко мнѣ, да за шею меня цапъ.


Опубликовано по изданию: Алексѣй Ремизовъ. Бѣдовая доля // Сочiнения — СПб, <1911>. — Т. 3. — С. 165—213.
© Электронная публикация — РВБ, 2017—2024. Версия 2.β (в работе)