30.
Краснокожіе схватили и конецъ.

Подыматься было очень трудно въ этомъ странномъ зданіи, похожемъ на башню, съ пустой середкой. Почти невозможно. Мѣстами ступеньки были обглоданы, такъ что сажени полторы приходилось перешагивать и ползти. Насъ взбирается много, но мы другъ друга не знаемъ, хоть и дѣлаемъ видъ, что до самыхъ корешковъ въ каждомъ каждому ясно. Внизъ смотрѣть нельзя, а кто посмотритъ — были и такіе смѣльчаки, — тотъ — готово дѣло! — прямо головою въ погребъ. Погреба никто не видитъ, только всѣмъ извѣстно, что погребъ существуетъ, холодный и темный. Наконецъ, достигли мы площадки: площадка крѣпкая, желѣзная, на желѣзныхъ брусьяхъ.

На площадкѣ стоитъ не то классная дама, не то монашенка изъ классныхъ дамъ, стоитъ и каждому показываетъ въ окошко міръ. Она такъ и говоритъ:

— Смотрите, дѣти, міръ Божій.

И я вижу, съ площадки солнечный закатъ, огромные дома, гигантскіе колодцы — журавли, пожарныя части и церковь — высокая колокольня. А на крестѣ прицѣпились люди и тоже на міръ смотрятъ, только у нихъ страшнѣе, чѣмъ у насъ, и какъ только они держатся!

На міръ долго смотрѣть не разрѣшается, и классная дама даетъ каждому сало. Мы мажемъ правый бокъ саломъ, женщины подвязываютъ юбки, и такъ спускаемся: на веревкѣ по салу спускаться легко.

— Здѣсь внизу, навѣрное, фрески есть старыя? — обращаюсь я къ моему сосѣду — старикъ въ алюминіевыхъ сапогахъ.

— Старое, очень старое зданіе, Каиново.

Старушка съ мышиными лапками крестится.

— Образа, — говоритъ старушка съ мышиными лапками, показывая единственнымъ человѣчьимъ пальцемъ на стѣну, — всякіе обмоленные и не обмоленные, Сиротка-Спаситель, Четыре Праздника.

Иконъ, дѣйствительно, много, а въ маленькія рѣшетчатыя окна, по которымъ приходится скользить туловищемъ, видны схимники.

Мимо погреба проходили очень осторожно, боялись упасть.

— А если итти Богу молиться? — спрашиваетъ старуха съ мышиными лапками.

— Все зависитъ отъ Миракса Мираксовича, — отвѣчаетъ молодой рогатый человѣкъ.

И мы незамѣтно скучиваемся и стараемся, если можно, такъ держаться, чтобы разнять насъ нельзя было, иначе краснокожіе, которые живутъ въ комнатахъ, окружающихъ погребъ, проснутся. Да они уже проснулись. Вотъ они схватили одного мальчика и потащили, а куриныя перья, покрывающія красныя ихъ бедра, такъ и замелькали. Насъ все меньше и меньше, а краснокожихъ цѣлая армія.

— Теперь васъ потащутъ! — говоритъ, какъ бы шутя, больная женщина съ мѣшкомъ для провизіи, на мѣшкѣ левъ нарисованъ.

А мнѣ одного хочется, попасть бы мнѣ въ середку, и я начинаю быстро считать, полагая, что счетъ поможетъ, а ноги уже дервенѣютъ... Пропалъ, — схватили!


1900-1909 г.

Примѣчаніе. Ко всякому сну одинаковое заключеніе: „Тутъ я и проснулся“.


Опубликовано по изданию: Алексѣй Ремизовъ. Бѣдовая доля // Сочiнения — СПб, <1911>. — Т. 3. — С. 165—213.
© Электронная публикация — РВБ, 2017—2024. Версия 2.β (в работе)


Опубликовано по изданию: Алексѣй Ремизовъ. Бѣдовая доля // Сочiнения — СПб, <1911>. — Т. 3. — С. 165—213.
© Электронная публикация — РВБ, 2017—2024. Версия 2.β (в работе)