Черный свет пробирается сквозь стекла закрытых окон, ползет в детскую.
Нагорая, колыхаясь, плывет перед образом Трифона Мученика крещенская свеча.
Где-то за потолком, высоко над крышей, в бездне черных дрожащих капель ворчит и катается страх — страшное, безглазое чудовище.
Мучается, стонет Петя. Голова забинтована тяжелым бинтом.
Женя, уткнувшись лицом в подушку, плачет темным плачем, больной жалобой.
Входит и уходит нянька. Поджатые, поблекшие губы шепчут...
— Господи, Господи!
В спальне внизу хлопает форточка. Хлопнет, подождет, хлопнет...
Сжавшись, сидит у окна Коля.
Вздрагивают до крови искусанные губы. Сухо и горько горят темные глаза в выжженных слезах.
Над монастырем распахивается и мгновенно закрывается ярко-белая, белая пасть.
Пороли Колю, больно пороли в спальне, перед киотом.
Взяли они его обманом. Позвала нянька новые штаны померить. Поверил Коля, быстро стащил свои старенькие... И началось.
Держал Кузьма, стегала ремешком Прасковья.
— Не будешь?
— Буду.
Где-то в сердце на самом дне бурлит и не может подняться олово слезное.
— Ой! — вскрикнул Петя, заерзал, стих.
И встал среди затишья печной и душный прожитый день. Никогда еще не дрались так, как этим вечером. В свалке Коля хватил Петю свинчаткой. У Пети от боли глаза закатились, брызнули слезы вперегонку с кровью.
На песке лужа, как пролитая красная краска.
— Свинчаткой прямо по голове так и попал, тяжелая... Вот тебе! — мучается Коля.
Белые стрелки забороздили темь.
И сорвалась гора чугуна, рассекла полнеба, грохнулась, раскатилась над головой и разбежалась тьмой глухо-звучащих, железных шариков...
Зачем он обидел Женю, разве не знал, что у Жени глаза больные?
Заплакал.
— Горсть песку... Песку, да в глаза... А Женя говорит: «Я тебя, Коля, — говорит, — дразнить не буду», — говорит...
Коля потихоньку приотворяет окно.
Высовывается...
— Пускай меня гром разразит! — надрывается сердечко.
Тянется...
— Исш-и-и-и... сс-ссш... — шепчутся, свистят в ответ листья.
Перестает дождь...
Вдруг онемел от отчаяния и, закусив судорожно палец, зубами крепко, крепко сжал его...
— Уф!
И какая-то огромная, черная свинчатка ударяется ему в грудь: красный, заревной свет хлещет по ногам, хлещет по лицу и идет, уходит в голову и там крутится, и потом расплывается легко и мягко.
Коля валится без памяти.
Кропя богоявленской водой, нянька и Саша берут на руки полуживое тельце Коли и несут на кроватку.
По полу дорожка густо-красных капелек.
Тикают, ходят часы.
И кто-то маленьким пальцем все стучит, стучит в разбитое окно.