ОТРОК ПУСТЫННЫЙ
В миру жить суетно, от мятежа мирского не отгребешься, от шатания лукавного не удержишься — и там нагрешишь, и тут нагрешишь, а потом изволь расплачиваться и в сем веке, и в будущем. Нет, уйти от мира — «как хотите, так и живите, Бог с вами!» — и в тишине быть во спасении.
Два старца так и сделали: Асаф старец, да Меркурий старец. В последний раз по базару потолкались старцы, подвязали себе по котомочке, запаслись сухариками, да с Богом — в пустыню.
О, пустыня моя прекрасная!
И в пустыне поселились старцы каждый отдельно в своей хижице, и лишь в неделю раз посещали друг друга, духовной ради беседы. А жил при старце Асафе отрок: забрел отрок в пустыню, старцу на глаза попался, старец его у себя и оставил жить при себе в работе. И был отрок Артемий и тих и кроток, и ясен, сложит так ручки и стоит у березок, и все словно улыбается, — старцы отрока очень полюбили, и был он им в утешение.
В миру жить трудно, суетно, а в пустыне пустынно: там находит уныние и печаль и тоска великая, там свое есть серое горюшко. Без отрока старцам куда там прожить, в пустыне! Тих и кроток, и ясен, примется отрок за рукоделье, поет псалмы и так красно — жить весело.
О, пустыня моя прекрасная!
Как-то на неделе сошлись старцы в хижице Асафа старца вечерок провести и по обычаю начали разговор о
божественном, разговорились, да и сами того не замечая, перешли к делам житейским, как в миру жили, ударились в воспоминания, и впали в празднословие и скотомыслие, слово за слово, поспорили — Асаф старец Меркурия обличает, Меркурий старец Асафа обличает.
— Ты, — говорит, — Асафка, начальник блудничный, хля медведья!
— А ты, — говорит, — Мерка, запалитель содомский, кислядь!
И пошло — зачесались руки, да, вскоча, друг другу в бороду старцы и вцепились. Долго ли до греха, еще малость, — и разодрались бы до кровобоя, да Асаф старец спохватился — Асаф старец разумичен и потише будет Меркурия старца. Асаф пришел в чувство первый, выпустил из рук браду Меркуриеву, да к образам поклоны класть покаянные. Ну, и Меркурий тут опамятовался и тоже за поклоны принялся.
И покаялись старцы перед Богом, помянув грех согрешения своего, и отреклись от слов своих праздных и непотребных, и друг у друга прощения просить стали, прослезились.
— Прости меня, старче Меркурий, не хотел я тебя обидеть!
— Бог простит, старче Асафе, меня прости за дерзновение мое!
И так хорошо и мирно стало, хоть опять за божественное берись, начинай беседу, да отрок Артемий — отрок Артемий, бывши со старцами в хижице, все сидел тихо, в разговор не встревался, и даже во время боя ни разу голоса не подал, а тут словно прорвало что, так со смеху и покатился.
Взорвало старцев, как же так — дело Божье, каются, а он, знай, глотку дерет! И бросили старцы каяться, взялись за отрока. И так его щуняли, что тот не только что перестал смеяться — куда уж! — но и совсем притих, в уголок забился.
Видят старцы, поучили, — усрамился мальчишка, да и жалко: ведь какой он был утешный, и как станет у березок, да ручки так сложит, не наглядишься! Покликали его старцы ласково, приманили к себе и стали расспрашивать, чего смеялся бесстудно.
— С чего это давче на тебя такая дурь нашла? — вопросил отрока Асаф старец.
— Я видение видел, — отвечал отрок, и со страхом рассказал старцам, какое он видение видел.
Когда старцы вели беседу о божественном — о законе Господни, о проповеди апостольской и о подвигах отеческих, видел отрок двух ангелов, ангелы тайно на правое ухо нашептывали старцам; когда же старцы разговор повели о житейском, ангелы оставили хижицу, и вошли бесы, два беса, и один бес одному старцу, другой бес другому старцу тайно на левое ухо принялись свое нашептывать, сами шепчут, сами на хартиях старцевы разговоры записывают. А исписав хартии, взялись бесы на себе писать, и не осталось и свободного местечка на их мясище бесовском — все сплошь с рог до хвоста и с хвоста до пальцев было у бесов исписано. Но тут старцы в разум пришли, стали каяться и отрекаться от слов праздных и побоя, и тогда загорелись у бесов хартии и все записанное сгорело, а когда старцы друг ко другу прощение сотворили, пошел пламень и бесов палить, слова, разговоры жечь на мясище их, и запрыгали бесы, заскакали и так уморительно скакали и такие рожи корчили, отрок и расхохотался, — вот отчего он расхохотался.
— Ой, чудно как плясали бесы! — сказал отрок Артемий, скончав видение свое, зримое им зрящими глазами не во сне, но яве, и стоял, как стоял у березок, так сложив ручки, и словно улыбался, так тих и кроток, и ясен, и был дух Господен на нем.