ЦАРЬ СОЛОМОН
У Давыда царя был брат слепец Аскленей. Аскленей был женат. И жили две царские семьи: Давыд царь со своей царицей Версавией, да Аскленей, царский брат, со своей Рогулой, вместе в одном дворце.
Перед дворцом стояло дерево высоты неподступной с золотыми плодами, и на том дереве жена Аскленея устроила себе ложе и там принимала своего друга.
Подозревал Аскленей жену и как влезать ей на дерево, охватит, бывало, охапкой дерево и не отходит. Но Рогула свое дело знала и всегда пустит наперед друга, а уж за ним и сама.
* * *
Сидел раз Давыд царь с царицей у окошка, любовались на чудесное дерево с золотыми плодами, а жена Аскленея не видит царя с царицей и свое дело затеяла: подсадила друга и сама за ним полезла.
Топчется Аскленей под деревом, охватил охапкой, а поймать все равно ничего не поймает — слепец.
Жалко стало Давыду царю брата слепца.
«Я Господу Богу помолюсь, — сказал Давыд царь, — прозреет брат, усечет главу у неверной жены».
«Не усечет, — говорит царица, — спустится она на землю, три ответа даст: на слово ему три слова найдет, вывернется».
А царь Соломон во чреве царицы и говорит:
«Плёха по плёхе и клобук кроет».
Испугалась царица, только виду не показала: учена.
Давыд царь молился, просил за слепца у Господа Бога, вернул бы Господь зрение брату.
И прозрел слепец — открылись глаза у царского брата. Увидал Аскленей жену свою Рогулу и друга ее на дереве, кричит:
«Спускай-ся!»
Сам кулаки сучит, машет над головой: изувечит он жену, не отделаться так и другу.
Слезла с дерева Рогула.
«Стой, — говорит, — подожди, что я тебе скажу, — да в сторону его и отвела, — слушай ты, неразумный, тридцать лет ты сидел без глаз, и сидеть бы безглазому тебе до самой твоей смерти, а я согрешила над твоей умной головой, тебе Бог и открыл глаза».
Ну, у Аскленея тут руки и опустились: с чуда закона не спросишь.
А вдруг тем временем слез с дерева и улепетнул жив, цел и невредим.
* * *
Отлучился Давыд царь по царским делам — поехал судить да рядить свои дальние земли.
Царица дома осталась и без царя принесла сына — царя Соломона.
Думает себе царица:
«Какой это мне сын будет? Если и во чреве моем говорил такое, а вырастет, и не так еще скажет: убьет он меня».
И напал страх на царицу. Взяла она сына своего царя Соломона кузнецу царскому и отнесла, а себе у кузнеца взяла кузнецова сына.
Вернулся Давыд царь домой, ничего не знает, а царица помалкивает. Да так кузнецова сына за своего и принял — за царя Соломона.
Ребята растут: у царского кузнеца — царь Соломон, у Давыда царя — царского кузнеца сын.
Пойдет Давыд царь с сыном на прогулку, полюбится мальчонке какая местность, и все одно у него:
«Эко, батюшка, скажет, — место красивое, нам бы тут кузницу ставить».
Известно, кузнечонок.
Пойдет куда царский кузнец с царем Соломоном, приглянется царю Соломону красивое место, и все-то у него по-своему, по-царскому:
«Батюшка, — скажет, — нам бы здесь город ставить да людей селить».
* * *
Стали слухи носиться, стали говорить Давыду царю о царском кузнеце и о царе Соломоне, догадывался Давыд царь, что дело нечисто.
И спрашивал царь царицу — ничего не добился; спрашивал царь Аскленея брата, — «не видел, не знаю»; спрашивал царь жену Аскленея Рогулу и друга ее, — «ничего не помнят».
Помолился Давыд царь Господу Богу. Да с помощью Божьей и решил сам все дело проверить: испытаю царя Соломона. И посылает за царским кузнецом.
Пришел царский кузнец, мужик как мужик. Давыд царь говорит кузнецу:
«Приди ко мне, кузнец, завтрашний день, не наг, не в платье, и стань не вон, не в избу».
Поклонился царский кузнец Давыду царю, пошел себе в кузницу. Уж и так думал и этак, а ничего не может придумать. Позвал царя Соломона и рассказывает, какую загнул Давыд царь загадку.
Царь Соломон и говорит:
«Глуп ты, кузнец, вот что. А ты надень на себя невод, а на ноги лыжи и иди пятками к сеничному порогу, а носками к избному».
Кузнец так и сделал.
«Ах, кузнец, кузнец, — сказал Давыд царь, — не твои это замыслы. Это замыслы царские».
Через некоторое время снова посылает Давыд царь за царским кузнецом.
Пришел царский кузнец.
«Возьми, кузнец, у меня быка, да чтобы через тридцать дней бык отелился».
Ничего не поделаешь. Взял кузнец быка, поклонился Давыду царю, повел быка в кузницу.
Закручинился кузнец, уж и так думал и этак, а ничего не может придумать. Позвал царя Соломона и рассказывает, какую задал задачу Давыд царь.
«Глуп ты, кузнец, вот что. Быка мы съедим, а придет пора, бык отелится».
Убил кузнец быка, сварили быка и съели с косточками.
Прошло тридцать дней, настала пора телиться быку.
Царь Соломон и говорит:
«Истопи нынче баню, кузнец, да ложись на поло́к и зверем реви, да что есть мочи реви, будто ты телишься».
Кузнец так и сделал. Истопил баню, лег на поло́к и заорал.
А Давыд царь знает: тридцать дней прошло, надо от кузнеца ответ взять. И послал царь своих царских слуг к кузнецу о быке наведаться.
Идут мимо бани царские слуги, а кузнец ревет зверем:
«Тошно мне стало, тошно, караул, батюшка, спасите!»
Да так и выводит, ну, как по- настоящему.
Царские слуги в баню: лежит кузнец на полке́, орет, что есть мочи.
«Что ты, кузнец, разорался?»
«А приношусь, стало быть», — стонет кузнец.
«Что ты, дико́й, когда это мужик приносился?»
А кузнец и говорит:
«Мужик не приносится, так и бык не телится».
Вернулись царские слуги к Давыду царю, рассказали о кузнеце.
«Не кузнеца это затеи, — говорит царь, — это затеи царские».
И готовит Давыд царь обед для ребят, созывает ребятишек со всего своего царства, чтобы из всех самому отличить царя Соломона.
А царь Соломон научил ребят:
«Скажет Давыд царь: — «Который царь Соломон, пусть вперед садится» — так вы бросайтесь все разом, и, хоть разорвитесь, кричите: «Все цари, все Соломоны!»
Так ребята и сделали.
Вышел к ним Давыд царь: «Который, — говорит, — среди вас царь Соломон, пускай наперед садится».
«Все цари, все Соломоны!» — как загалдят ребята, да разом за стол и расселись.
Так Давыд царь и не узнал, который царь Соломон. Одно узнал Давыд царь, что сын — не его сын, и надо искать своего сына — царя Соломона.
Ребята растут: у царского кузнеца — царь Соломон, а у Давыда царя — царского кузнеца сын.
Собирал царь Соломон ребят по возрасту: затевает игры всякие, судит-да-рядит товарищей.
И прошла слава о царе Соломоне, о его премудрых потешных судах. И уж большие, старики, приходили на царскую кузницу совет и суд просить у царя Соломона.
Шла старуха с базара, меру муки купила. Несет старуха муку, молитву шепчет. И вдруг потянул ветер, выхватил у бабки муку. И унесло муку ветром.
Пошла старуха к Давыду царю: на ветер суд просит, — последнюю копейку истратила на базаре, больше негде ей взять.
«Кто мне отдаст муку?»
Выслушал Давыд царь старуху и говорит:
«Как я, бабушка, Божью милость могу обсудить?»
А старуха не уходит: на последнюю, ведь, копейку муки купила.
«Ни муки, ни копеек нет больше!»
Не уходит бабка, мышиная такая старушонка-шептуха.
Тут царские слуги и говорят Давыду царю:
«Пошли, — говорят, — за царским кузнецом, его мальчонка это дело обсудит».
Велел Давыд царь привести царского кузнеца, — да чтобы кузнец и мальчонку захватил.
И пришел царский кузнец, пришел и царь Соломон.
Рассказал Давыд царь царю Соломону о старухе, как унесло у нее муку ветром: просит бабка суда.
«Как ты, Давыд царь, — говорит царь Соломон, — не можешь рассудить такого дела? Дай мне свою клюку, твой скипетр, царскую порфиру, и я сяду на твой престол, буду судить».
Посадил Давыд царь на свой царский престол царя Соломона судить старуху и ветер.
И собрал царь Соломон весь народ, сколько ни было в городе, всех от мала до велика, и всю царскую семью — царицу и царского брата Аскленея, жену его Рогулу и друга ее.
«Кто из вас нынче поутру ветру молил?»
Какой-то тут и выскочил корабельщик:
«Я, — говорит, молил попутной посо́бны».
И велел царь Соломон корабельщику отсыпать старухе меру муки.
Отсыпал корабельщик старухе меру муки. Пошла бабка, понесла муку, Бога благодарила за царя Соломона — за премудрый суд.
И дивился народ царю Соломону.
Тут царица призналась Давыду царю, что ее это сын, царь Соломон, а сын — не их сын, а царского кузнеца.
Давыд царь простил царицу, царскому кузнецу царскую кузню в вековечный дар отдал, а на царя Соломона свой царский венец надел:
«Пусть царь Соломон судит и рядит все царство — все народы — всю русскую землю».